Саймон уже не сомневался, что она не видит того, что делает. Это вызывало в нем раздражение и гнев.
— В таком случае зачем ты проделала такой долгий путь от Джао э-Тинукай’и, если это неважно? — Он перестал ее понимать. — Адиту! Зачем ты так себя ведешь?! Если ты пришла сюда, чтобы поговорить с Джошуа, пойдем к нему!
— Я не говорила, что это неважно, Сеоман, — ответила она, и в ее прежде насмешливом тоне он уловил намек на гнев. — Я лишь сказала, что мое дело вполне может подождать утра. Так и будет. — Она сжала колени локтями, аккуратно поставила ноги на карниз, вскинула вверх руки и выпрямилась одним изящным движением, словно готовилась нырнуть в пустоту. — До тех пор я буду проводить время как
Саймон почувствовал себя обиженным.
— Тебя отправили сюда, чтобы доставить новости принцу, но ты предпочитаешь делать акробатические трюки.
Голос Адиту стал предельно холодным.
— На самом деле, будь у меня выбор, я бы сюда не пришла, а предпочла бы отправиться с братом в Эрнистир.
— Ну, и почему ты этого не сделала? — нетерпеливо спросил Саймон.
— Ликимейя пожелала иначе.
С такой быстротой, что Саймон успел лишь удивленно втянуть в себя воздух, Адиту наклонилась, ухватилась за парапет одной рукой с длинными пальцами и прыгнула через край, потом свободной рукой нашла подходящее место на бледном камне и поставила туда большой палец голой ноги, другой продолжая искать удобный выступ. Адиту спустилась вниз быстро и без видимых усилий, как белка по стволу дерева.
— Давай войдем внутрь, — предложила Адиту.
Саймон рассмеялся и почувствовал, что гнев отступает.
Теперь, когда он стоял рядом с ситхи, Обсерватория показалось ему еще более жуткой. Окутанные тенями винтовые лестницы, шедшие вверх вдоль стен цилиндрического помещения, заставляли его думать о внутренностях огромного животного. Плиты, даже в почти полной темноте, испускали слабое сияние, создавая постоянно менявшийся узор.
Саймон испытывал странные чувства, когда думал, что Адиту по меркам своего народа считалась такой же молодой, как и он сам, ведь ситхи построили это место задолго до ее рождения. Джирики однажды сказал, что он и его сестра — «дети Изгнания», и Саймон понял, что они родились после падения Асу’а пять столетий назад — короткое время с точки зрения ситхи. Но он встречался с Амерасу, и
Но более всего его пугало то, что Королева норнов, в отличие от Амерасу,
Ему не нравилось об этом думать — точнее, он вообще не хотел думать о Королеве норнов. Ему казалось, что легче понять безумного Инелуки и его яростный гнев, чем паучье терпение полной злобы Утук’ку, способной ждать тысячи лет или даже больше в надежде на месть…
— А что ты думаешь о войне, Сеоман Снежная Прядь? — неожиданно спросила Адиту.
Он коротко рассказал ей о последних сражениях, когда они обменивались новостями во время долгой прогулки к Обсерватории. И сейчас он задумался.
— Мы сражались изо всех сил и одержали замечательную победу. Мы на нее не рассчитывали.
— Нет, что ты
Саймон снова погрузился в размышления.
— Это было ужасно, — ответил он.
— Да, так и есть, — сказала Адиту.
Она сделала несколько шагов в сторону, скользнула в нишу под стеной, куда не проникал лунный свет, и исчезла в тени.
— Но ты сказала, что хотела отправиться на войну в Эрнистир вместе с Джирики!
— Нет. Я сказала, что хотела быть с ним. Это совсем не одно и то же, Сеоман. Я могла бы стать еще одним всадником, лишним луком, парой глаз. Нас, зида’я, осталось совсем мало — даже если собрать всех вместе и выехать из Джао э-Тинукай’и, объединив все Дома Изгнания. Очень мало. И никто не хочет сражаться.
— Но я знаю, что ситхи воевали, — запротестовал Саймон. — Я
— Только чтобы защитить себя, — ответила Адиту. — Один или два раза в нашей истории, как в данный момент мои мать и брат, мы сражались, чтобы помочь тем, кто вставал рядом с нами во время испытаний. — Теперь она говорила очень серьезно. — Но даже сейчас, Саймон, мы взялись за оружие только из-за того, что хикеда’я выступили против нас. Они вошли в наш дом и убили моего отца и Первую Бабушку, а также многих наших собратьев. Не думай, что мы бросились в битву за смертных, стоило кому-то из них взмахнуть мечом. Наступили странные времена, Саймон, и ты знаешь это ничуть не хуже меня.
Саймон сделал несколько шагов вперед и споткнулся о кусок расколотого камня. Он наклонился, чтобы потереть большой палец, который сильно ударил.
— Клянусь кровавым Деревом! — негромко выругался он.
— Ты плохо видишь ночью, Сеоман, — сказала Адиту. — Я сожалею. Сейчас мы отсюда уйдем.