Бесцветный, безграничный туман окутал все вокруг, и Саймон не видел ни пола, ни потолка, он парил в самом центре пустоты. Никакого движения, полная тишина.
– Помогите мне! – закричал он или попытался, но его голос не покинул пределов его головы. Лелет исчезла, ее последнее прикосновение к его мыслям стало холодным и далеким. – Помогите! Кто-нибудь!
Если кто-то и разделял с ним пустые серые пространства, он не ответил.
Проходили часы, но все оставалось по-прежнему. Или дни. Недели. Здесь не было времени, а пустота всеобъемлюща. После бесконечной пустоты без времени его слабые и беспорядочные мысли снова соединились в единое целое.
Саймон попытался вспомнить, каково это – находиться внутри своего живого тела, но довольно долго перед ним возникали только разрозненные образы последних дней: рывшие землю копатели, ухмылявшиеся в свете факела, норны, что-то шептавшие на вершине холма в долине Асу. Постепенно ему удалось представить большое колесо и привязанное к нему обнаженное тело, его собственное.
–
Того, кто висел на колесе, окутывал мрак, и Саймону никак не удавалось его разглядеть, он походил на грубое изображение Усириса на Его Дереве, но Саймон чувствовал неуловимую связь между собой и этим телом. Он попытался представить лицо, но оказалось, что он его забыл.
Тело на колесе, даже само колесо задрожали и стали расплываться.
Он попытался вспомнить, как смотрел в зеркало Джирики, – но сначала ему пришлось вызвать из памяти само зеркало, почувствовать под пальцами его прохладу и изящную резьбу. Оно потеплело от прикосновения, стало похожим на живое существо.
И внезапно Саймон сумел вспомнить собственное лицо, пойманное в зеркале ситхи. Рыжие волосы, густые и растрепанные, белая прядь, вдоль щеки от глаза до челюсти след от драконьей крови. Но глаза не выдавали, какие мысли за ними прятались. Теперь из зеркала Джирики на него смотрел уже не мальчик, а тощий молодой человек.
Он собрал всю свою волю в кулак, стараясь заставить темную фигуру на колесе обрести его лицо. По мере того как оно появлялось на тусклой фигуре, все остальное также становилось более отчетливым. Из серой пустоты начала вырастать кузница, пока прозрачная и призрачная, но уже напоминавшая реальное место, от которого Саймона отделяло совсем незначительное расстояние. Надежда наполнила его сердце.
Но, как он ни пытался, дальше ему продвинуться не удавалось. Он отчаянно хотел вернуться – даже на колесо, – однако оно оставалось за пределами его досягаемости: и чем сильнее он старался, тем больше увеличивалось расстояние между ним, дрейфовавшим в мире сна, и его пустым, спящим телом.
Как только он это осознал, изображение колеса потускнело, потом исчезло, а вместе с ним и призрачная кузница, оставив его парить в бесцветной пустоте.
Саймон собрался с силами, но на этот раз сумел вернуть лишь слабый мерцавший отблеск оставленного им мира, который быстро потускнел и исчез. Охваченный яростью Саймон предпринимал все новые и новые попытки, но ему никак не удавалось прорваться. Наконец воля ему изменила. Он принадлежал пустоте.
Некоторое время Саймон чувствовал лишь пустоту и боль.
Он не знал, спал он или перешел в другую вселенную, но, когда к нему вернулась способность мыслить, в его пустоте появилось что-то новое, пылинка света, подобная пламени свечи в густом тумане.
– Лелет?! Лелет, это ты?
Искорка не двигалась. Саймон заставил себя потянуться к источнику света.