Басилевс

Поединок состоялся два дня спустя. Опечаленный новым несчастьем, свалившимся как снег на голову, царь Перисад долго не решался дать высочайшее согласие на смертный бой между зачинщиками драки в андроне, но освирепевшие сарматские предводители, для которых воинская честь была отнюдь не пустым звуком, настояли на своем, недвусмысленно пригрозив в случае отказа привести дружины под стены Пантикапея уже этим летом. Тогда вконец отчаявшийся царь, проклиная судьбу и опостылевший трон, поспешил под разрешение на поединок подписать дружественный договор с сарматами, хотя и понимал, что пергаментным свитком, пусть и внушительным с виду, с золотыми боспорскими печатями и замысловатыми тамгами кочевников, не отгородишься от бури, неотвратно надвигающейся с северо-востока.

Ристалище устроили на месте запасного гипподрома, где царские гиппотоксоты учились выездке и рубке в конном строю. День оказался на удивление теплым и солнечным, но коварный низовой ветер забирался и под утепленные мехами плащи многочисленных зрителей, для которых собрали скамьи со всего Пантикапея. Конечно, сидячих мест на всех не хватило, но собравшиеся отнеслись к этим неудобствам стоически – ожидаемое зрелище относилось к разряду столь редких, что даже убеленные сединами старцы с трудом вспоминали нечто подобное, случившееся еще во времена грозного деда ныне правящего царя, бесстрашного воителя и рубаки, завоевавшего для слабохарактерного внука пол-Таврики, синдов и меотов.

Савмак внешне был невозмутим, хотя в душе у него разверзся аид. Он не мог себе простить несдержанность на пиру, из-за чего радушно относящийся к нему Перисад попал в незавидное положение. Царь так и не принял его для объяснений, несмотря на весьма настойчивые попытки юноши проникнуть во дворец. Сателлиты Перисада, безмолвные и надменные фракийцы, решительно указали ему на выход, даже не удосужившись подобающим образом поприветствовать Савмака. Безутешный царевич, которому не с кем было даже словом перекинуться, так как его друзья – Тарулас, Пилумн и Руфус – все еще скитались в поисках новобранцев по диким степным просторам, отправился к сторожу «Алкиона», старому пирату и пьянице, где и провел время до поединка, изнуряя себя тренировками в тяжелом учебном облачении.

Митридат, в противоположность хмурому скифу, был весел и на удивление говорлив. Долгое сидение в Пантикапее, вдали от событий, в которых он жаждал принять участие, настолько истомило богатыря, что он готов был драться не только с Варгадаком, но и со всем сарматским посольством. Верный Гордий только неодобрительно ворчал что-то себе под нос, однако отговорить своего повелителя от предстоящей кровавой схватки даже не пытался – уж он-то лучше всех знал безудержно смелый нрав хозяина. Слуга только мысленно поклялся, что в случае победы языга он ночью вырежет всех сарматских воинов и сам упадет на воткнутый в землю меч.

– …Выше голову, дружище, – балагурил Митридат-Дионис, поправляя свое снаряжение. – Эка невидаль – дикие номады. Прости, – спохватился он, заметив, как нахмурился Савмак, – я не хотел тебя обидеть. Поверь, – в его грубоватом голосе зазвучали сердечные нотки, – уж ты-то к этому понятию не имеешь никакого отношения. По-моему, ты куда больше эллин, нежели некоторые разнаряженные петухи-пантикапейцы, – понтийский царевич с презрительной миной указал на галдящую боспорскую знать.

– Я и не обиделся, – ответил ему Савмак – он не сомневался в искренности нового друга. – У нас у всех кровь одного цвета – красного.

– Однако, ржавый гвоздь всем моим врагам в мягкое место, я все-таки надеюсь, что моя кровь имеет и более благородные примеси, – себе под нос благодушно проворчал Митридат. – Хотя цвет у нее и впрямь красный, против этого не поспоришь.

– Что ты сказал? – спросил его скифский царевич.

– Да это я так… Слушай, а ведь, насколько я понимаю, у тебя из-за стычки в андроне большие неприятности. Нет?

– Думаю, что будут.

– Есть один выход… – Митридат посуровел, на его высокое чело легла морщинка. – Случай у нас с тобой из ряда вон выходящий, нельзя не признать. И отсту-пать поздно, да и негоже, и драться с этой посольской челядью, – он с презрением посмотрел на гарцующего неподалеку Ардабевриса, – чести мало. Положа руку на сердце, я готов, нимало не сомневаясь, отправить их в Эреб как можно быстрее. По крайней мере, готов был до нашего разговора. Но теперь… – он задумался.

– Наш спор можно разрешить только кровью, – твердо сказал Савмак, и перед его глазами неожиданно всплыло лицо прекрасной Ксено.

– Э-э, брат, погоди, не торопись. Государственному мужу – а таковым тебе несомненно придется когда-нибудь стать – не мешает и взвесить последствия своих поступков. Ибо действие еще больше необратимо, нежели неосторожно оброненное слово.

– У тебя есть на уме иной выход?

– Я бы не сказал, что он мне по душе, – Митридат с видимым сожалением попробовал пальцем остроту заточки своего меча. – Но, за неимением более приемлемого…

– Тогда нам нужно просто умереть. Это будет лучшее, что только можно придумать.