Бастард и жрица

Желваки на щеках дернулись, и он отвел взгляд. Посмотрел куда-то поверх моей макушки.

– Я просил тебя выбросить из головы девичьи глупости.

– Прости, что я не такая зануда, как ты.

– Тебя, видно, в детстве не шлепали, – Ренн сузил глаза и посмотрел так, будто хотел исправить это досадное упущение и отходить меня хворостиной как следует.

– Ошибаешься! Меня пороли розгами. Но, как видишь, все без толку.

– Сочувствую твоему отцу, хотя он тот еще… – он хотел выдать какую-то колкость, но в последний момент передумал.

Вместо этого сорвал маковый цветок и шагнул ко мне. Отвел прядь волос и воткнул стебель за ухо, как самое изящное из украшений. Пальцы скользнули по чувствительной коже у виска, огладили подбородок – так властно, по-хозяйски.

– И зачем только ты отдана Матери Гор? – в голосе прозвучала глухая тоска, а у меня от его слов ком подкатил к горлу. – Разве это справедливо, такую… – Ренн медленно окинул меня взглядом снизу доверху, а после тряхнул головой, будто пытаясь избавиться от наваждения.

– Я думаю об этом каждый день. И о том, что, возможно, наша встреча – это божественный промысел.

Я что-то говорила, сама не помню, что. Сбивчиво, быстро. Пока не ускользнула ниточка мысли, а Реннейр слушал с неподвижным лицом, только сжимал мое плечо с каждым мгновением все крепче. И я замечала, как он время от времени бросал взгляды на свою правую руку.

– Что с тобой? Почему ты так смотришь и молчишь? – спросила шепотом, будто нас могли подслушать.

Грудь его вздымалась от тяжелого дыхания. Он глядел на меня, не отрываясь и почти не мигая.

– Что-то не так? – сдерживая дрожь в голосе, спросила я.

Может, я просто чего-то не понимаю?

Ренн шумно выдохнул, а потом, пока я не успела опомниться, обхватил за талию и легко, как пушинку, опустил в маковые волны.

* * *

Реннейр

– Ренн?.. – шепнула она испуганно и уперлась ладонями в плечи.

– Тс-с, – прижал палец к губам, ощущая их теплую мягкость.

Боги, что со мной творится? Не хотел ведь поддаваться, а сам…

Взгляд янтарных глаз метался по моему лицу, изучая. И я скользнул носом по шее, вдыхая полной грудью дурманный аромат.

Сладкая. Какая же она сладкая… Мне бы только попробовать, мне это необходимо, как воздух. Иначе просто сдохну. Это наваждение утянет меня в бездну, и там я пропаду.

Да и плевать.

Я задержался у виска, коснулся губами бьющейся жилки – сладкий аромат кожи, смешанный с ароматом девичьих волос, ударил в ноздри. Снес голову. Внутри что-то лопнуло, и я, сгребя непослушными пальцами ткань на девичьей пояснице, крепче прижал ее к себе.

– Как вкусно ты пахнешь, – пробормотал, зарываясь лицом в волосы.

Лугом после дождя – влажным, полынным, терпким.

Медом – сладким, тающим на языке.

…и женщиной. Неискушенной, но такой желанной.

Пусть знает, чем может обернуться ее безрассудство. Я не зеленый юнец, который даже подойти боится и лишь вздыхает в углу. Я не могу вечно играть в благородство, я всегда брал то, что хотел.

С силой, с болезненной злостью стиснул талию, скользнул по бедру ладонью.

Пригубил ее кожу – солоноватую. Прикусил там, где бешено стучал пульс. Хотелось сильнее сжать зубы, съесть ее всю.

Искры по спине, по животу – когда она охнула и прогнулась сильней. Запрокинула голову, подставляя шею. Хрупкую, белую, с маленькой родинкой у горла.

Еще немного, и прощай, самоконтроль.

Сегодня день особенный, и ночь – тоже. Сегодня на равнину спустился Отец, жадный до любви и удовольствий. А еще у меня давно никого не было, тело звенело от напряжения, как струна. Хорошо, что на ней эти дурацкие штаны, а не юбка… Иначе задрал бы, добрался до нежной кожи.

И о чем, демоны меня раздери, я думаю?

Может, это все маки? Их проклятая пыльца туманит разум. Да, точно, это они всему виной! Или браслет…

А Рамона, она ведь совсем невинна. Поцелуй – единственное, что можно с ней позволить. И даже этого слишком много. Просто невообразимо.

– Ренн…

Звук моего имени из ее уст – как музыка. И хочется уложить на спину, зацеловать до смерти, разделить эту колдовскую ночь, а там гори все синим пламенем!

Но нельзя, нельзя! Она – дитя другого народа, служительница божественного культа, ее тело, сосуд первородной магии, не должен осквернять касаниями никто из мужчин.

Умом я это понимал. Но только сильней распалялось воображение, рисовало жаркие картины перед глазами, и я не мог напиться ее ароматом, вкусом ее кожи. Я буду просто мерзавцем, если продолжу: нырну жадными руками под рубашку, опрокину на ложе из маков и сделаю своей. А потом не смогу простить себя за слабость.

Но она задрожала, выдохнула шумно. Потянулась всем телом, прижимаясь ко мне грудью, и я почувствовал девичьи пальцы в волосах.

– Хватит… – прошептал, утыкаясь в ямку между ключицами. – Хватит.

Хватит? Да неужели! Кто-то свыше смеялся над моими попытками уговорить себя остановиться. Сдавив плечи Рамоны, раскрасневшейся и не совсем понимающей, что происходит, я уложил жрицу на землю. Примял стебли маков – цветы легли, образуя корону из лепестков вокруг ее головы.

Навис над ней, опираясь на руки.