Бедабеда

– Баба Нюся так никогда не сделает, – улыбнулся Мишка. – Она, судя по твоим рассказам, настолько любит Настю, что точно не станет при ней умирать. Сделает все, чтобы оградить ее от бед. И она еще не все рецепты продиктовала. Кстати, гениальная идея – заставить бабу Нюсю жить, пока она не надиктует все, что знает. Твоя дочь умнее нас всех, вместе взятых.

– Все девочки интересуются готовкой, – не согласилась я. – Когда я вижу в Настиных руках нож, мне плохо становится. Баба Нюся уже почти ничего не видит.

– Ну а что ты хочешь? Возраст. Вы же два года назад ее юбилей отмечали. Сама рассказывала, как баба Нюся водку пила, будто воду. Вот и считай. – Мишка помнил дни рождения однокурсников, преподавателей и всех дальних родственников по всем линиям. Людмила Никандровна всегда восхищалась этим свойством его памяти.

«Это ведь тоже расстройство своего рода, да?» – улыбался Мишка. «Расстройство, конечно, но всем кажется, что ты ужасно милый, внимательный и чуткий», – отвечала Людмила Никандровна.

– Только мой тебе совет, – продолжал Мишка. – Когда баба Нюся умрет, не скрывай это от Насти. Она не поймет. И отложи деньги на похороны. Тебе придется всем заниматься.

– Ой, давай не будем об этом. – Я отмахнулась, но Мишка как в воду глядел.

Баба Нюся умерла раньше, чем Настя успела заполнить рецептами свою тетрадку. Но умерла так, как и предсказывал Мишка: не на глазах у Насти. Она уложила свою воспитанницу спать, поцеловала, дождалась, когда та уснет глубоким сном, и ушла к себе в квартиру, чего не делала много лет. Она давно к нам переехала, перевезла все вещи, принесла посуду и всегда ела из «своей», хотя я не понимала, почему нельзя пользоваться общим сервизом. Даже обижалась. Но баба Нюся упрямо наливала суп, который сама и сварила, в собственную тарелку. Для меня она тоже завела отдельную посуду и, если я случайно наливала чай в чашку, считавшуюся гостевой или Настиной, вырывала ее из моих рук и выливала чай в раковину. После чего заваривала новый – в «моей» чашке. Баба Нюся завела для Насти отдельное белье и даже мне не разрешала ложиться на детскую подушку. Если я собиралась почитать дочери книжку на ночь, баба Нюся застилала часть кровати пледом и только после этого разрешала мне лечь. На плед, но не на Настину подушку. Не на детское одеяло и, не дай бог, – простыню.

Баба Нюся вела наш дом – я полностью и безоговорочно передала ей все полномочия. Ужины, стирка, глажка, уборка – нянечка управлялась со всем. Я, когда мыла посуду, тут же клала вымытые столовые приборы в ящик. Баба Нюся доставала весь ящик, перемывала ножи, вилки, ложки и тщательно вытирала, чтобы все сверкало и не было разводов. Баба Нюся и меня приучала к порядку. Во взглядах на порядок в шкафах мы с нянечкой были едины – складывали по цветам, развешивали. Настя же все разбрасывала, запихивала, комкала, и мы с бабой Нюсей не знали, как приучить ее быть аккуратной.

– Я вас прекрасно понимаю! – вдруг воскликнула Анна, до этого молчавшая. – Моя мама считает, что я странная, потому что ножи и вилки раскладываю бочком. Понимаете? Ровно, а не кучей. И терпеть не могу сколы на тарелках.

– Сколы… Я все гадаю, есть ли взаимосвязь Настиных странностей с влиянием бабы Нюси?

Я вдруг поняла, что у Насти отсутствуют страхи, присущие всем людям, а детям особенно. Да, вроде бы считалось, что дочь боится собак. Но она могла целоваться с соседским лабрадором. Настя не боялась тараканов, пауков, пчел. Могла подойти и спокойно прихлопнуть насекомое. Ее отец, кстати, ужасно боялся пчел, до истерики просто. Настя не боялась и смерти.

Я начала с ней разговаривать о том, что баба Нюся уже старенькая, плохо себя чувствует и, возможно, ей придется лечь в больницу. Настя выслушала спокойно и сказала:

– Ты хочешь сказать, что она умрет? Я знаю. Только не плати врачам, чтобы ее лечили. Пусть лучше один раз отмучается.

Мне стало плохо, я начала задыхаться. А Настя вдруг начала рассказывать то, что узнала от нянечки.

Баба Нюся часто рассказывала ей про смерть и как именно хотела бы умереть. Ее родной брат долго мучился, тяжело болел почти шесть лет. Онкология. Врачи давали не больше года, но он протянул дольше благодаря заботе семьи. Однако его смерти ждали как облегчения от непосильной ноши – все ценные вещи давно были проданы, семья жила впроголодь, чтобы продлить ему жизнь хотя бы еще на несколько месяцев. На похоронах никто не плакал, даже вдова. Все ожидали избавления и начала новой жизни. Усталость – вот что чувствовалось на похоронах.

Баба Нюся все время повторяла Насте: «Если я заболею или у меня остановится сердце, ты должна сказать маме, чтобы ничего не делала». Нянечка не хотела, чтобы ее остановившееся сердце снова заставляли биться.