Лидия Андреевна знала, что почему-то дочь недолюбливала эту её приятельницу, и никогда не могла понять почему. Лидия Андреевна была знакома с этой женщиной с юности, она была добрым и совершенно спокойным человеком… Возможно, такие вот непробиваемые и должны работать с психами. Но сейчас Лида была солидарна с дочерью. Всё у неё внутри теперь кипело. «Это же надо! Мне, не врачу, понятно, что это проявление какой-то очень сильной интоксикации, а тут! Врач! Не дай бог, ещё и платный специалист определит какую-нибудь шизофрению. И как с таким диагнозом потом жить и работать! Ну и ну!»
На следующий день вызвали платного специалиста из новой клиники «Семейный доктор». Слава богу, больше никаких «глюков» у дочери не было. Тошнота тоже прошла. Ничего страшного молоденькая врачиха в белоснежном синтетическом импортном халате с розовым воротничком и таким же розовым пояском, перетягивающим её осиную талию, не обнаружила. Она вообще не поняла, что с девочкой, и услужливо предложила за деньги написать диагноз «подозрение на внематочную беременность», иначе в больницу не увезут, и вызвать скорую. Они с Андреем согласились. Они были готовы отправить дочь хоть сейчас, но Василиса демонстративно отвернулась к стене. Лидия Андреевна растерянно посмотрела на мужа. Тот сказал:
– Ладно, успокойся. Сегодня уже поздно. Завтра решим. Утро вечера мудренее.
Ночь спали плохо. Лидия Андреевна всё время прислушивалась к тому, что происходит за стенкой, но тревожить дочь не решалась.
Часов в пять утра Лидия Андреевна сквозь рваный сон услышала Васин голос:
– Мама! Пить!
Лидия Андреевна, даже не накинув халата, рванулась к дочери. Вася смотрела на неё совершенно спокойными и осмысленными глазами:
– Дай мне, пожалуйста, попить.
Лидия Андреевна налила в кружку воды и, взяв в другую руку графин с водой, пошла к дочери.
Вася залпом выпила воду.
– Ещё налить?
Дочь кивнула.
Лидия Андреевна налила ещё. Вася жадно схватила кружку, повертела её в руках – и вылила на неожиданно разрумянившееся лицо. Лидия Андреевна оторопела.
– Андрей!
Шаркая шлёпанцами, будто древний старик, муж пришёл в спальню дочери, в трусах и майке, покачал головой, подошёл к Васе, нежно потрогал лоб дочери:
– Горячий! У неё жар, наверное. Она так себя остужает. Налить ещё, Васечка?
Дочь снова кивнула, но не всей головой, а только воспалёнными глазами, согласно прикрыв веки. Потом медленно взяла кружку в руки, приподняла голову на подушке и стала пить, глотая, будто затягивалась сигаретой. Потом отстранила кружку от обмётанных, точно белой рисовой «размазнёй», губ – и снова опрокинула её себе на лоб.
Андрей ласково стал гладить спутанные Васины волосы, ставшие похожими на щётку для мытья посуды:
– Дочка, тебе надо в больницу. Слышишь меня?
Вася опять покачала головой.
Лидия Андреевна почувствовала, что ноги вдруг сделались ватными: они совершенно перестали её держать, и она медленно поехала на пол. Резко опёршись растопыренной ладонью о стену, она пошла по стеночке в гостиную и плавно ватным кулем съехала на кресло.
– Андрей!
Вышел муж.
– Что делать-то? Надо увозить! Неужели ты не видишь, что что-то не то? стало хуже! Мы же сами с тобой ничего не сможем сделать. Если она не согласится ехать, её не увезут. Как её уговорить?
Андрей растерянно стоял над Лидией Андреевной, потемневший взгляд выдавал испуг; ссутулившись, будто переносил на руках неподъёмный груз, пошёл к дочери. Лидия Андреевна слышала, как он придвинул стул к её кровати и, видимо, просто сидел рядом и гладил её. Идти к ним у Лидии Андреевны совсем не было сил, да она и боялась всё испортить. Василиса часто делала всё наперекор ей, с Андреем такого не было никогда. Потом она слышала, что Андрей что-то стал говорить дочке голосом с давно забытой ею интонацией, которая частенько звучала в их доме, когда дети были маленькие. Голос то замолкал надолго, то снова что-то такое ворковал ласково-увещевательное, похожее на первые лучи апрельского солнца, трогающие лоб и волосы, вырвавшиеся из-под сдёрнутой шапки, что мяла теперь рука… Лидия Андреевна по-прежнему сидела, будто парализованная, в кресле. В груди было пусто, ей казалось, что сердце вынули и положили где-то отдельно от неё, оставив, конечно, два силиконовых шланга, усердно перекачивающих кровь, но шланги были длинные-предлинные, уходили куда-то совсем вне зоны её досягаемости, почти в другую комнату, где и билось, по-видимому, её сердце, издавая робкий стук, похожий на азбуку Морзе… Но этого стука она совсем не слышала, лишь догадывалась, что сердце ещё стучит, хоть и с неровными перебоями. Зато она слышала ласковый голос мужа, отнесённый ветром куда-то далеко за скалу: слов за ревущим морем было не разобрать, но она отчётливо различала заунывный фагот его баритона, вплетающийся в плеск прибоя. Лидия Андреевна с тревогой смотрела в серую даль, наглухо задёрнутую облаками, темнеющими, будто глаза ребёнка, из которых вот-вот брызнут слёзы.
Через два с половиной часа Андрей вышел из комнаты дочери, сказав: