Бег по краю

Но уже леденеет к утру

Выдох озера, севший на травы.

Этот выдох с щеки не сотру…

Режет слух крик вороны картавый:

Оседлала слабеющий сук,

Что не выпустил листья по маю.

Сохнет тополь, таивший недуг,

Наклоняясь к земле, ближе к краю.

Сохнет тополь, ветвями сучит

И ломает усохшие пальцы.

И, качаясь, ворона кричит,

Что мы все в этом мире – скитальцы.

* * *

И жизнь нельзя остановить.

Проходим мы,

Но время вечно.

И Бога нечего гневить

Лишь тем, что жили не беспечно,

Что всё пытались ухватить

Звезду, летевшую под осень,

Что успевала осветить

И нас, и вас…

И свет тот носим

В заблудших душах,

В суете

Зовущих собственное эхо…

И видим тут же в темноте

Лес рук,

Чья цель – флажок успеха.

Лида боковым зрением посматривала на этого высокого красивого молодого человека и чувствовала, что внутри неё зарождаются странные и пугающие её эмоции, вырастающие, будто подснежники из-под только что сошедшего снега, когда ещё нет никакого намёка на зелёную шелковую траву. Подснежники вытягивают свои шеи, словно желторотые мокрые птенцы к весеннему солнцу.

Приятель Андрея был явно его умнее и интереснее. Речь его завораживала, словно огонь в камине: смотреть бы и смотреть, чувствуя, как по телу распространяется успокаивающее тепло. Огонь весело облизывает высохшие ветки прошлой жизни, норовя забросать искрами половицы у открытой дверцы… Раздави ногой скорее, видишь, вон ту, что упала слишком далеко, не на металлическую подкову! Зачем стоишь и смотришь, как медленно чернеет краска на половице, поднимая ещё еле различимую струйку дымка?

И вот уже у Лидочки ёкает сердце, будто она оступилась и летит кубарем вниз с осыпающегося под ней обрыва, на дне которого притаилась прошлогодняя листва. Впрочем, откуда у Лидочки может быть прошлогодняя листва? Деревья только ещё выбрасывают клейкие копья своих листочков… Вся жизнь пока – невспаханное поле, поросшее молоденькой травой, по которому идти и идти… И так хочется прийти к другому концу поля не утратившим своих детских иллюзий о том, что жизнь прекрасна и ты обязательно отыщешь свой цветик-семицветик, чтобы загадать самые несбыточные желания. И они однажды сбудутся. Только надо понять, какие желания для тебя главные.

Но Фёдор нравится ей всё больше. Он взрослый и такой загадочный, в отличие от хилого Андрея, похожего на растение, которое запрятали в подпол, подальше от яркого света. Андрюша же совсем мальчик! Она почему-то всё ещё воспринимает своих ровесников как детей. Ей казалось, что и Фёдор симпатизирует ей. Было только одно «но»… Фёдор был женат, имел пятилетнего сына и жил у тёщи. Его мать обитала в далёком уральском городке с двумя взрослыми дочерьми и внуками в одном доме. Как она поняла, раз в год Фёдор приезжал в гости к матери, но оставаться надолго там не было никакой возможности. В их город он отправился за дипломом, ещё будучи студентом женился, устроился здесь на работу, да так тут и осел.

Она не знает: любил ли он свою жену, но по обрывкам его фраз и фрагментов поступков поняла, что он помогал той по дому, регулярно ходил за ребёнком в детский сад и за продуктами, копал огород у тёщи на даче и ездил с тестем на рыбалку. То есть был весомым элементом чужого семейного уклада. Сама же Лида была воспитана в понятиях, что семья – это святое, твоя половинка даётся тебе одна на всю жизнь и надо терпеть всё ради семьи. Конечно, случаются неправильные половинки, которые и не половинки вовсе, а так… Двое соприкасаются своими зазубринами, но чтобы подойти друг к другу, как ключ к замку… Стало быть: «На чужой каравай рот не разевай»…

Она и «не разевала». А Андрей опрометчиво ей рассказывал с восторгом о своём старшем друге, ничуть не чуя забрезжившей опасности.