А пока все галдели и веселились, нанизывая на шампуры кусочки мяса или ломтики хлеба, их глаза встретились… Молчаливый поединок… Кто первый уронит тяжёлые веки и начнёт сверлить свои старенькие измочаленные кеды? Не выдержала она. Опустила мохнатые ресницы, прогоняя стоявшее перед глазами видение. Тёмный магнит зрачков, неудержимо затягивающий в свой омут. Вот она уже барахтается в нём, пытается подгрести к берегу… Ещё рывок, ну ещё рывочек… Неудержимо тянет вниз, туда, где тёмная глубина и влажный зелёный свет, еле просачивающийся на дно сквозь толщу воды. Она безудержно молотит руками по ускользающей от неё поверхности, разгребает толщу воды изнутри, задыхаясь и сплёвывая воду. Сердце бешено стучит, будто у убегающего от погони, кровь прилила к лицу, как после горячего глинтвейна с мороза… Силы на пределе, внутри дрожь, обморок и покорность: пусть всё идёт, как идёт… поезда сходят с рельс под откос, а птицы путают время года и не летят на юг, оставаясь ждать продолжения лета.
Зачем он глядит на неё таким пугающим её взглядом, которым Андрей никогда не смотрел?
– Позвольте, сударыня? – протянул ей вместо шашлыка маленький букетик из красных бусин земляники, перепутанных с белыми непритязательными цветами.
Пальцы зацепились за пальцы, замешкавшись и медля расстаться. Отдёрнула руку, как от ожога, чувствуя ватную слабость в ногах. Выдохнула еле слышно:
– И есть-то жалко. На грудь бы приколоть.
Начала медленно обрывать спелыми губами сочные ягоды по одной, смакуя и разглядывая зелёные воротнички, потерявшие головы…
В то лето ничего не случилось. Расстались, разбежались каждый по своим маршрутам, в свою отдельную жизнь. Через год она вышла замуж за Андрюшу. Среди близких приглашённых друзей Фёдора не было.
Появился он в её жизни позднее, когда стала она мужней женой. В один серый осенний вечер, когда осень перестала швырять золотые монисты листьев, взяла телефонную трубку, когда Андрея не было дома.
– А... старый знакомый голос… – сказали в трубке. – Приятно слышать.
И опять, будто по шпалам, часто застучало сердце, грозя сойти с рельс. Мир качался, точно одежда, повешенная в вагоне…
Увидела она его через год. У себя в квартире. Пришла с работы – и услышала знакомый голос. Сердце подпрыгнуло, будто камушек, брошенный на мостовую, и покатилось вниз, под уклон. Зашла в гостиную, где гостя поили чаем, чувствуя, как краска приливает к лицу, словно щёки её с мороза оттаивают в жарко натопленной комнате.
– А, сколько лет, сколько зим!..
Сидела почему-то на краешке стула, всматриваясь в незабытое лицо и вслушиваясь в мягко обволакивающий, будто пена от душа, голос. Мыльные пузыри весело переливались всеми цветами радуги, качали на солнце своими перламутровыми боками, стремительно надувались и весело лопались искрящимся смехом.
Лидочка ощущала себя обворожительной принцессой из сказки, что сквозь все пуховые перины обволакивающей беседы упрямо чувствовала пробивающуюся горошину изучающего взгляда. Взгляд этот тревожил и будоражил, не давал заснуть в тёплом семейном гнёздышке. Перины разговора перестилались одна за другой, но горошина, покатавшись по комнате, неизменно возвращалась на примагничивающее её место.