Беглец из рая

– Все вы поняли правильно, Хромушин, только придуряетесь. Я ведь и сам без пяти минут кандидат. А там и доктор. По моей теме никого во всей Рассее. – Катузов принял рюмку, водка с бульканьем пролилась по длинному гусиному горлу, подпираемая кадыком, как поршнем. – Знаете, ваш тип подробно описал Максим Горький в «Климе Самгине». Тип человека без тела и дела… Вы вечно чем-то недовольны, плачетесь и ноете, непрестанно жалеете себя и рубите сук, на котором садите, чтобы, упавши и потерев шишку на темечке, с досады тут же приступить к разрушительной работе. И так без устали во все времена… И потому вы ненавидите тех, кто вкалывает и мечтает заработать… Вам плохо, когда другим плохо, но еще хуже, когда кому-то хорошо… Вы плачете, жалея весь белый свет, и в то же время изничтожаете его… Вы, Хромушин, совершенный тип коммуниста, который непонятно зачем рождается на свет. Вы всего хотите и ничего не желаете, всех любите, но презираете ближнего… Вы вот и Богу кланяетесь, чтобы жалеть себя.

– Любопытный анализ… С потолка, конечно. От барабана, потому что вы так решили. Хорошо, хоть пытаетесь думать. Я на вас, Илья, не обижаюсь… Но вы, кажется, геолог, специалист по горящим углям, но не психолог?.. И чего вас потянуло в чужие уделы с такой путаницей в голове?

– Так говорят, когда нечем возразить… Испытанный прием демагога. И что же такое, по-вашему, угли?.. Конечно же – окоченевшие деревья. Так учили в шкояе… Древняя окаменевшая трупятина – и все. Дар предков бездельникам потомкам. Вы, конечно, так думаете! – торжествующе вскричал Катузов, и кадык, резко подпрыгнув, чуть не проткнул худую шею.

Я неопределенно пожал плечами.

– Ага… Вы, конечно, думаете тазе. И не хотите знать, что угли – это останки окаменевшего земного рая, спрессованная энергия всех живших до нас. Вы ведь тоже были в раю и бежали из него. Это правда? Почему вы всегда уклоняетесь от прямого ответа? Значит, вы перебежчик, но, постоянно барахтаясь в грязи, вам хочется оставаться чистым. И разве вас не тянет обратно?.. Конечно тянет…

– Все вы придумываете, Катузов. Где вы видели на земле рай?.. Это – «колбасный синдром Евтушенко…» Он якобы стал свидетелем того, как русская баба, приехав в Германию по профсоюзной путевке, грохнулась в магазине в обморок при виде пятидесяти сортов колбасы, и эту легенду притащил в Россию, чтобы прилюдно издеваться над нашей совковой убогостью. А ведь не сказал, что немецкую колбасу жрать невозможно, столько в ней отравы… Уж после народ об этом узнал, когда навезли из-за бугра по всей стране. И заплевались, раскупив. С этим интеллигентским «синдромом Евтушенко» и делали демократическую революцию, чтобы привезти к нам европейский колбасный рай… Да, у нас прежде было всего четыре сорта колбасы, но сейчас мы тоскуем именно по ней, потому что за сто метров пахло именно колбасой, а не стиральным порошком и резиновыми изделиями… Некоторые точно так же уверяют, что хорошо лежать в гробу, можно хоть выспаться наконец-то, но сами отчего-то прячутся в конец очереди. Многие полагают, что пролезть во власть – значит, угодить в рай еще при жизни, потому что там жрут колбасу докторскую по двести сорок рублей за кило, ездят на Канары и бабу отправляют рожать в Штаты. Но пора бы понять, дорогой, что эта платяная жизнь пресмыкающегося гоя – плата за душевные и духовные потраты, которые, увы, не возместить ничем. Хоть бы и все свое состояние вы внесли в церковь… Если где-то прибывает, то в другом месте ровно столько же убывает… Увы, закон физики точно так же действует и в духовной сфере. И ты, Катузов, тоже болен «синдромом Евтушенко», уперся раздраженным завистливым взглядом лишь во внешнее, в формы сосуда, не решаясь заглянуть в едва склеенное нутро горшка, где кишат гады, выползки и прочие мерзкие твари… Люди, глядя издалека, видят лишь внешнюю картину в золоченой резной раме: приемы в Кремле, хрусталь, обстановку, фуршеты, наряды, обещающие цветистые слова, обворожительные улыбки. И не думают, что за все приходится платить, и если ты залетел туда ненароком мечтательной бабочкой, то скоро сотрешь пыльцу с крыльев, поблекнешь, превратишься в прожорливую гусеницу… Только хруст идет за кремлевской стеною: все мало, мало, все до себя, все под себя.

– И неужели там нет порядочных людей, кто не оскотинился совсем? – усомнилась Татьяна. – Павел Петрович, вы не перегибаете палку?

– Почему же… Есть и честные, есть и порядочные, случаются и большие умники, и радетели за страну, когда горячие слова их о родине не расходятся с делом, но все они вынуждены соблюдать золотое правило тюремной камеры: слишком не прогибайся, окажешься под иконкой, но и не задирай высоко головы – побреют. Есть и совестливые. Но совесть не спрячешь в рукав за манжету, она невольно выпирает и выдает себя в самый неподходящий случай. Потому они не задерживаются долго.

– Загибаете, Хромушин. Потому что вас поперли, выставили за дверь. Нос прищемили, и вам больно. Вот вы и ноете на весь белый свет, корчите из себя борца за справедливость. Думаете, я совсем дурак и ничего не смыслю?