Паша, ну зачем тебе туманиться, лучше оглянись окрест открытыми для чужого несчастья глазами, и ты увидишь, как тяжко на свете живут люди, убиваясь ради куска хлеба насущного, какие нестерпимые горя носят за плечами, сколько смертей неубыточно гуляет по земле, подбирая за собою молодых и разовых, кому бы жить да жить, – так что значат перед людскими страданиями твои мелкие неудачи… Жизнь прекрасна, Павел Петрович, ты всем хорош, тебя все любят и с нетерпением ждут ободряющего совета, ты умный, может, самый умный на свете…»
Что ни делается, все к лучшему… Но почему мы, русские, не можем успокоиться, умириться, подпасть под власть течения и покорно плыть в нем; к нам – удача в дом, все хорошее сыплется, как из рога изобилия, а мы в томлении и испуге, дескать, все это не к добру, и отчего-то ждем с каждым днем неприятностей, и от этого праздника жизни устаем; к нам толпою – горя в дом, и мы топыримся от них, напрягаемся из последнего, чтобы не рухнуть окончательно, и в этих борениях приободряемся, внутренне крепнем, выпрямляемся взором, мечтая о солнце в дом и полагая, что нет худа без добра; и вот оно наконец ударило слепящим лучом в стекло, и нам бы обрадеть, отогреть душу, возгордясь собою, а мы снова упадаем в непонятную тоску, похожую на ожидание неизбежной беды, вместо того чтобы ковать успех, пока он горячий…
Да все оттого, наверное, что в основании русской души – идеализм и наивное ожидание совершенства, оттого совесть – наш постоянный судья, с упорством преследующий в каждую минуту и не дающий беспечного отдыха. Однажды, в какие-то веки, подпавши под власть Совести, мы уже никогда, наверное, не уверимся в крепости всего земного, вещественного, полагая его за бренное, ветхое, ненадежное, на что нельзя положиться с полной верою, полагая, что зачем копить, коли все сгниет когда-то, превратится в прах, труху и, значит, не может быть положено в основание счастия земного дома, ибо где-то раскорячится и даст по лбу, где-то объедет на кривой иль подставит подножку, надсмеется иль сыграет злую шутку, и лишь то совершенно, благодатно и отзывчиво, что обещано в давних летах свыше, и пусть не исполнялось никогда, похожее на златые горы занебесных миражей, но никогда же и не отказано оттуда. А значит, все еще может исполниться, и впереди лучше, чем нынче. Отсюда – достоинства русской натуры, ее нестяжательность, умение обходиться малым, долготерпение. Мы похожи на того древнерусского воина, что, отправляясь в долгий поход, брал с собою лишь малую торбочку, куда влезал складенек, кусок вяленого мяса, немного пашенца и соли в тряпичке. Но здесь – и слабости наши, ибо человек не верующий в надежность земного мира, никогда не станет пестовать, умащивать его, терпеливо воздвигать крепостцу для своей родовы, как ласточка вылепливает гнездо под застрехою дома, скрепляя его своим соком. Словно бы мы всегда готовы перепоясаться, притопнуть сапожишком и уйти навсегда за порог своей избы, покинув нажитое…
В основании же европейской души – угождение плотскому, рассудочность, практицизм, делание вещей, устроение быта, умощение дома во всех мелочах, чтобы он заслонял от немилосердной природы. Европейский человек, возгордись, удалился от тварного мира, от своих сородичей, встал под солнцем от всех наособинку, полагая, что все на земле принадлежит лишь ему, и, увы, оказался совершенно беззащитен…
Если мы, русские, тоскуем по тем временам, когда Адам и Ева жили в небесном вертограде, то европейцы гордятся своим побегом из рая, переселив Бога к себе на землю, сделав из него доверенного в своих житейских заботах, они как бы поравнялись с ним; Господь сотворил когда-то мир, а они торопливо, презрев небесные сады, теперь переделывают на свою колодку, всякий раз удивляясь небрежности творения, его несовершенству…
…И вот Запад, уже напоминающий собою гроб повапленный, с усердием взялся за Россию, возмечтав перекроить на европейскую колодку; громогласно уверяя всех, что Он вечен; тайно же, в себе, Он зыбок и растерян, страшась неизбежного ада и невольно устраивая его здесь, на земле. Потому европейцы так цепляются за русских, чтобы в своем последнем походе не быть одинокими. И демоны зла царюют возле их алтарей и ставят на всех печати. Еще при Петре Первом они подвели нас к бездне и вот теперь застыли в оцепенении, будто дороги назад уже перекрыты. А ведь и обычной соломинкой можно спастись, если душою неколебимо принять Господнюю силу….
Всякая смерть есть прыжок в бездну; но у бездны есть дно, значит, люди боятся не столько смерти, сколько дна, ибо дно – это твоя грядущая доля, это испытание, которое сулилось на земле, но в лицо которому ты высокомерно смеялся, не веря в дни грядущие, как в бесконечную муку. Как медный поднос хозяйка натирает до солнечного блеска речным песком, так и с тебя будут соскребать нажитый мох и плесень, скоблить и полировать каждую костку до солнечного свечения.