Беглянка

Элишка подсела к Сережке на скамейку, и тоже попросила выдать ей сухой пряник. А свежий щедро пожертвовала маленьким крикунам — Антошке и Любочке. После плотного обеда детвора помчалась «наводить шороху» (как выразилась Радмила Меркуловна) во дворе. Живность, обитавшая в пределах дома, постаралась спрятаться, ведь даже свинью в прошлый раз не обошли вниманием: сначала дергали за ушки, потом придирчиво осматривали крючковатый хвост, затем кто-то особо умный решил проверить поместятся ли маленькие пальчики в дырочках большого пятака, остальное свинка Парася вспоминала с замиранием сердца, так как быть ездовым хряком ей категорически не понравилось. Сегодня шалопаи предпочли кататься на козе и собаке (чему те совершенно не обрадовались). И пока честная компания примерялась как бы половчее забраться на спины выбранным «коняшкам», Элишка зачарованно глядела вдаль, туда, где начинался лес.

— Что ты там рассматриваешь? — Сережка и не знал куда стоит пристроить взгляд, чтобы разыскать интересное в частых деревьях.

— Он не уходит, — вздохнула девочка. И точно такой же вздох принадлежал ее матери, сердце которой забилось, заметалось в панике, не зная, куда и спрятаться от грядущей беды. Твердо решив, что из этой жизни в другую она перемещаться не желает, Лиина поинтересовалась у названной матушки:

— А, скажи-ка, Радмила Меркуловна, не стесним ли мы тебя, если останемся на ночь?

Хозяйка рассмеялась.

— Ну, коли все уляжетесь на моей кровати, то стесните. А так оставайтесь!

— А вот, хоть за ноги меня отсюда теперь выволакивай! — угрожающе адресовала владарю женщина, и вернулась к женским разговорам.

— Что-то не пошел мне этот пирог! — скривилась Любава, откладывая надкушенный кусок обратно на тарелку (к слову, кусок был даже не пятым, и не седьмым).

— Ты б его рассолом не запивала, глядишь, и пошел бы! — хмыкнула Радмила.

— Что-то мне совсем не хорошо… — пожаловалась молодица. Встала, размяла ноженьки, прошлась по комнате, призадумавшись, обернулась к чаевничавшим женщинам, и решила: — Рожать буду!

— Прям сейчас? — уточнила Лиина, округлив глаза.

— Сейчас! — уверенно кивнула Любава, подтвердив намерения лужицей отошедших вод. А потом как закричит!..

И все закрутилось, завертелось. В миг собрались бабы: одни пели, другие подсказывали роженице как дышать, как толкать… Любава всех растолкала, подсказала, куда пойти и чем заняться, чтоб не мешали ей заниматься важным делом и не отвлекали по чем зря. Детвора норовила подслушать, поглядеть происходящее, выстраиваясь под окошками. Но тут-то песни становились громче, а соседки оттирали ребятню от окон и заставляли выполнять всякие мелкие поручения. Впрочем…

— А чего она орет? — не понимал Ванька.

— От счастья! — убеждала детвору тетка Федора.

— От счастья так не орут! — помотала головой Элишка.

— А я знаю! — затанцевала на месте Любочка. — Это она так аиста зовет!

Алеша нервно рассмеялся, но смолчал.

— Ты-то чего тут? Сходи, вон, к мужикам, выпей! — посоветовала ему тетя Катя.

— Дык, не пью я. — Виновато пожал плечами молодой отец.

— Нет, ну чего так орать? — не понимала Элишка, пытаясь забраться на лавку под окном и подсмотреть. Ее трижды оттягивали за уши, а потом нервы тетки Федоры сдали, и на требование Элишки: «Я хочу посмотреть, откуда ребеночек появляется!», девочку ввели в дом…

— Нет никаких аистов! — кричала, заливаясь слезами она пять минут спустя.

— Не реви, а то тебя такую замуж никто не возьмет! — выдала тетка Федора.

Элишка прикусила язык, и мгновением позже разревелась еще пуще, грозясь затопить слезами весь двор.

— Не хочу замуж! Буду плакать, пока не состарюсь! — избрала свой жизненный путь девочка, развеселив своим детским горем женщин.

Барин, Евлампий Сидорович, отчаянно пытался умерить свой нрав, пригласив деревенских мужиков обговорить налоги. Впрочем, за «торжественным» обедом (на котором подавали в основном дешевое пойло и объедки замаскированные под блюда) меньший правитель регулярно срывался, стучал кулаком по столу и грозился всех посадить в тюрьму. Уберегал гостей от гнева барина только Герасим.

— Евлампий Сидорович, в тюрьмах нет мест. Да и стоит ли так горячиться? — нашептывал ему верный помощник. — Ваши крестьяне сами добровольно отдадут вам налог, если вы найдете общий язык. Поговорите спокойно!

— Ты так говоришь, потому что здесь и из твоей деревни приехали? — местный государь скрипел зубами. Сжимал в руке кубок с вином, и обводил присутствующих таким злобным взглядом.

— Я говорю это вам на правах человека, выросшего в крестьянской среде и хорошо понимающего мотивы простого люда.

— Опять ты мне мозги пудришь! — разбушевался Евлампий Сидорович.

— Нет. Просто пытаюсь помочь вам стать богаче и войти в историю. — Чуть тише проговорил Герасим.