Беглый огонь

Бояться, что кто-то из обитателей камеры по подлости, глупости или недоумию сыпанет все мероприятие, не приходилось: за закрытыми снаружи дверьми закон был жесток и на расправу скор.

Звякнуло окошечко, вертухай внимательно посмотрел в глазок. Костя на полу «доживал последние минуты»: лицо посинело, пена медленно ползла изо рта, руки-ноги зашлись в последней, предсмертной судороге… Заскрежетал ключ: отпирает. В камере, рассчитанной на шестерых, томилось два десятка подозреваемых, и все же… Охранник не боялся по причинам очевидным: никто не посмеет. Зря не боялся.

Как только он показался в проеме отворенной двери, Козырь одним рывком вдернул его внутрь камеры, а я отработанным ударом в основание черепа отключил минут на тридцать.

Козырь наклонился, втянул ноздрями воздух:

— Так и есть. Вмазанный. Остальные тоже не святые, водчоночкой уже причастились. — Быстро глянул на меня:

— Взялись!

В десять секунд мы разоблачили охранника. Козырь переоделся, забрал ключи; я сложил руки за спиной и вышел, он — следом. Звякнул замок.

В коридоре с рядами дверей стояла мертвенная тишина; забранные решетками лампы дневного света делали происходящее похожим на сон. Я шел впереди, Козырь вышагивал в знакомом ему за «бездарно прожитые годы» ритме тюремного конвоира, позвякивая ключами.

Коридор мы прошли чисто. Усиленный наряд лениво припухал в дежурке; Козырь повернулся ко мне:

— Проскакиваем?

Я только пожал плечами. Мимо приоткрытой двери прошли в хорошем темпе; дежурного на месте тоже не оказалось: имеет право человек расслабиться после трудового дня и нелегкой ночи? Миновав «строгий» турникет, мы оказались на крыльце.

После тяжелой духоты камеры прохладный ночной воздух пьянил; было одно желание: заорать во все горло и нестись стремглав туда, в спасительную темноту.

Может быть, мы бы так и сделали, ясно, без криков, но к воротам подрулила серая «Волга»; какой-то начальственный боров из управления, по непонятной причине не отдыхающий в люле, а шастающий в домзак в самый неурочный час, успел выпростать вельможную ногу на асфальт, а дальше я подумать не успел. Ударом ноги своротил упитанному комполка челюсть, открыл дверцу, ввалился в салон и взял водилу на удушающий. Он подергался секунд двадцать и — обмяк.

Вот теперь рвать когти нужно было шустрее некуда. Аккуратно опустил шофера на руки Козыря, тот оттащил его вслед за полканом от авто, запрыгнул на переднее, спросил запоздало:

— Ты его не пришил часом?

— Водилу?

— Ну.

— Десять минут легкого кайфа еще никому не вредили, — ответил я и дал по газам. Уходить с этого супостатного места нужно было немедля.

Машина мчалась в ночь. Скорость я превышал злонамеренно до неприличия, ибо был уверен: если какая-нибудь случайная патрулька и вырулит на нас в это неурочное времечко, то вряд ли станет стопорить: номера и бибику начальника знают куда лучше, чем слова Гимна России. Благо их там немного.

— В какие веси доставить? — осведомился я у пассажира. За время трехнедельного целевого ничегонеделания в Покровске я успел изучить город достаточно подробно: сначала по карте, потом проехав вживую по всем автобусным и троллейбусным маршрутам, а отдельные места исходив пешком. Не с оперативными целями: город был хорош, чуть моложе Москвы и куда меньше затронут урбанизацией.

Козырь сидел мрачнее тучи.

— Что-то не так, уважаемый?

— Нет. Просто страх переживаю.

— По поводу?

— Как ты никого не грохнул там — ума не приложу.

— Практика. Фирма веников не вяжет, — выстреливаю я скороговоркой расхожие фразы.

— А что вяжет фирма? Венки на могилку? Признаться, с той поры, как авто под моим мудрым руководством помчалось по ночным улицам и мы с «временным попутчиком» оказались в состоянии неконтролируемой свободы, я тоже пребывал во взвинченно-напряженном ожидании: что дальше? То, что оба мы далеки от идеала законопослушания, коню понятно; но вот чем завершится наша упорная скоростная ездка? «Хинди-руссо пхай-пхай», что в переводе с иноземного означало когда-то «дружба навек»? Или все же, выражаясь по-ученому, конфронтацией с непредсказуемым исходом? Нервозность моего подельника была куда большей, чем моя. Дело в том, что в каталажке он находился, условно говоря, на своей территории, где правил воровской закон и имелись какие-никакие, а кенты, выполнявшие приказы авторитета безоговорочно и скоро. А вот в «ночном казенном такси» — на неизведанной земле, кою испанские конкистадоры именовали красиво и завлекательно: терра инкогнита. Рядом с боевиком-маргиналом несуществующей армии, который, однако, успел за короткую ночь доказать свою распорядительность делом.

Козырь тем временем перестал угрюмо таращиться в ветровое стекло, одним движением распахнул бардачок; не успел я заподозрить его в нехороших намерениях, как он уже извлек оттуда початую плоскую бутылочку «Ахтамара», отвинтил пробку, брезгливо ополоснул горлышко тем же коньяком и приложился любовно и крепко, как гипсовый пионер к горну. Оторвался, перевел дыхание, спросил:

— Будешь?

— Не-а. За рулем.

— А-а-а… — понимающе протянул авторитет и вдруг довольно глупо хихикнул.