Бегство из рая

Между тем, проект, столь помпезно стартовавший, грозил не сегодня – завтра превратиться в большой пшик и вызвать нешуточный скандал. В конце концов Максу надоело исполнять роль свадебного генерала при умирающей стройке, и он решил при первом удобном случае спокойно, без надрыва и эмоций поговорить с шефом и спросить прямо: собирается ли он вообще достраивать комбинат и, если да, то на какие деньги, а, если нет, то как намерен объясняться с инвесторами. Во втором случае немалое значение имел и вопрос о роли самого Макса в неизбежных проверках и расследованиях.

Внезапный вызов к шефу застал его врасплох, – обычно все встречи, совещания, митинги и телеконференции назначались заранее с точным указанием времени, темы и списка участников. Отправляясь в приемную президента корпорации, он прихватил давно приготовленные материалы по комбинату, твердо намереваясь сегодня же выяснить все мучавшие его вопросы.

Однако начало разговора оказалось столь неожиданным, что он растерялся, сразу позабыв всю свою решимость.

– Ну, я не знаю, – Макс на секунду задумался. – Пожалуй, Радченко можно поручить, он вполне…

– Вот и ладненько, – сразу согласился Дарганов.

Он прервал, наконец, созерцание московских видов, развернулся, слегка прихрамывая (последствия тяжелейшей травмы ноги шестилетней давности, которую не удалось до конца залечить даже в дорогих европейских клиниках) медленно пересек кабинет и уселся во второе расположенное у журнального столика кресло. Этот уютный уголок, специально предназначенный для неофициальных бесед тет-а-тет, с элегантным, выполненным из красного дерева и стилизованного под старинный сейф минибаром, индивидуальной подсветкой, нежно переливающейся на зеркальной поверхности столика, мягким ковром, картиной на стене с изображением умиротворяющего пейзажа – рассвета в горах, абсолютно не гармонировал с деловой функциональностью огромного кабинета.

– Радченко – так Радченко. И то верно – парень молодой, грамотный, амбициозный. Небось, мается, считает, что недооценивают его. А тут ты ему таким проектом порулить предложишь. Думаю, кипятком писать будет от счастья. Вот и пусть он пока займется, ну, первое время под твоим присмотром, конечно. А с тобой, Максимка, у меня давно уже серьезный разговор созрел. Я все повода ждал, и вот он, похоже, появился.

Макс с удивлением наблюдал, как Дарганов открывает минибар, извлекает из него и расставляет на столик бутылку Hennessy, два пузатых бокала, тарелочку с аккуратно порезанными лимонными дольками. За все время работы в компании он не помнил ни одного случая, чтобы в пределах офиса шеф позволил себе малейшее отступление от чисто делового стиля общения с ним.

– Давай-ка, Максим, выпьем с тобой. Давненько мы не сидели вот так, за рюмочкой. Что-то вы с Викой совсем перестали приезжать, раньше-то, помнится, чуть не каждую неделю навещали, а теперь совсем забыли старика. Ну-ну, ладно, – прервал шеф начавшего было оправдываться Макса. – Это я так, ворчу под настроение. Так вот, давай-ка, Максим, выпьем за тебя. За путь, в начале которого ты находишься, за то, чтобы этот путь оказался более прямым, чем у меня, да и многих моих приятелей-соратников.

Шеф сделал маленький глоток, явно смакуя любимый коньяк, Макс опрокинул свою рюмку разом, – сколько бы он не пробовал различных недешевых напитков, привычка пить все сорокоградусное, как водку, в один прием, оказалась неистребима.

– Так вот, Максим, о чем я хотел с тобой поговорить, – Дарганов слегка поморщился, жуя лимонную дольку, плеснул коньяка в пустой фужер Макса. – Ты работаешь у меня почти пять лет. С кого ты тут начинал – сам помнишь, так что, путь пройден не малый, почти с самых низов. Конечно, я за тобой смотрел, двигал тебя, иногда помогал советом. Но при этом, каждый твой шаг наверх всегда был заслуженным – ты очень быстро обучался и на каждой должности со временем становился практически незаменимым. Поэтому, вопреки мнению некоторых, я знаю – такие есть, которые завистливо шипят тебе вслед, типа «зятек наверх попер», ты свой карьерный рост отрабатываешь честно.

Сделав новый глоток, Дарганов откинулся на спинку кресла, забросил ногу на ногу, задумчиво разглядывая коричневую жидкость на дне фужера.

– Знаешь, Макс, в моем положении страшнее всего ошибиться не в финансовом расчете или экономическом прогнозе, самой дорогой может оказаться ошибка в оценке людей. Тогда, под Казбеком, у меня не было возможности к тебе присмотреться, да и не в состоянии я был тогда к кому-то присматриваться, но чутье – то чутье, которое позволяет иногда с первого взгляда делить людей на своих и чужих, – уже тогда подсказало, что с тобой можно иметь дело не только в горах. Поэтому, когда я узнал, что у вас с Викой чего-то там наклевывается, а узнал я это, можешь мне поверить, – Дарганов хитро ухмыльнулся, – сразу же, и, может быть, даже раньше вас самих, я почувствовал облегчение. Облегчение и надежду.