Поднятые жалюзи пропускали последние отсветы дневного солнца; я мог бы попросить опустить их, но еще слишком рано. Этим вечером Кэти была какая-то нервная, что сказывалось в ее поведении: в легких непроизвольных движениях, которыми она привычным для меня образом поднимала худенькие плечи и коротким рывком вскидывала голову, когда хотела о чем-то умолчать; руки беспомощно взлетали в воздух, когда она не могла найти нужных слов. И все же она видела, что я ей снова доверяю.
- Ты потерял их еще в молодости? Мать, отец...
- Не помню.
Она коротко хмыкнула.
- Как в все свое прошлое. Извини. На другой стороне улицы что-то хлопнуло; заметив мою реакцию, она тихо спросила:
- Мартин, неужели тебе нравится такая жизнь?
- Я отнюдь не страдаю паранойей, но просто слишком многие стараются добраться до меня. - Она не сочла это смешным.
Я налил ей еще вина.
- И ты уверен, что это никому не удастся?
- Во всяком случае, пока.
- Здесь ты в безопасности, дорогой. - И тут же добавила: - Не так ли? Повернувшись, она выглянула в окно.
- Я бы и близко к тебе не подошел, если бы сомневался.
- Не хотелось бы вызывать огонь на себя.
- Могу заверить тебя, что этого не произойдет. Прежде чем позвонить в колокольчик внизу, я провел не меньше часа, минуя улицу за улицей, переходя от дома к дому, растворяясь в толпе и возникая снова, пока не убедился, что совершенно чист. Что удивило меня; я-то был уверен, что соглядатаи вцепились в меня как клещи и мне придется потратить уйму времени, чтобы избавиться от них, после чего придется звонить к ней и извиняться за опоздание. Но таким образом я получил хоть относительное представление о Шоде: единственное, что она умела делать - это убивать и подавлять всякую возможность сопротивления. Женщины, которых она натравливала на жертву, более чем хорошо подходили для такой задачи, но только если они четко видели цель, ибо выслеживать ее в поле по-настоящему они явно не умели. В тот день, когда мы с Кэти сидели за ленчем в "Эмпресс-плейс", они должны были засечь и ее, выяснить, где она работает, и висеть на ней день и ночь, исходя из предположения, что рано или поздно она опять встретиться со мной. То азы слежки.
У Сайако был совершенно иной подход.
- Ты довольно часто бываешь в таиландском посольстве, не так ли?
Кэти посмотрела мне в глаза.
- Мы поддерживаем с ними связь. А что?
- Ты говорила там обо мне?
- Я не занимаюсь сплетнями.
- Знаю. Но не стоит предполагать, что, если я работаю с ними, они настолько мне доверяют, что не пустили кого-нибудь за мной по следу.
Это было довольно правдоподобное предположение.
Ее рюмка застыла на полпути к губам.
- Это имеет значение, не так ли?
- Более чем.
- Хорошо. - Она поставила рюмку, и ее тонкие, без колец, пальцы скользнули по стопу к моей руке.- Ты можешь полностью доверять мне.
Так ли? Я не был в этом полностью уверен.
- Не думаю, что ты сознательно хочешь причинить мне какие-то неприятности.
Она резко отдернула руку, и я увидел, что у нее повлажнели глаза.
- Ну, ты и сукин сын, - бросила она. - А я еще из кожи вон лезу ради тебя.
- Понять не могу, почему.
- Потому что ты - это ты. - Она резко отодвинула тарелку и несколько минут не глядела на меня, стараясь, как мне показалось, перебороть вспышку гнева.
Может быть, ей просто не хватает мужика. Четыре месяца в разводе, в постели он был "просто потрясающ" и так далее... нет, не может все-таки леди уцепиться за первого встречного мужика, слишком она для этого горда, слишком ранима - мол, да плевать мне на всех, я их просто ненавижу.
Зазвонил телефон, и, встав, она сняла трубку. Я же осмотрел небольшую, но уютную квартирку: мебели в ней было немного - несколько бамбуковых стульев, шезлонг, стереоустановка, хрупкая этажерка с китайской вазой, тканый шелковый ковер; половину занимали полки с книгами, большинство в мягких обложках, и растрепанный вид многих из них говорил, что их неоднократно перечитывают.
- Нет, сейчас я не могу, - бросила она в трубку; Кэти стояла, прислонившись к стене и выгнув спину; в полосе света, падавшего из окна, она изучала ногти правой руки. - Слушай, позвони Холли, узнай, может ли она взяться - как правило, она жутко любит помогать. А я переговорю с ней утром.
Покончив со своим томатным соком, я встал из-за стопа и решил ознакомиться с акварелями на стене в алькове: вроде Ромни Марш "Поле ржи". Лью Кресчент "Брайтон". Тонкие, изысканные работы в серо-голубоватой гамме.
- Я очень извиняюсь, Мартин. Ты уже поел?
- Да. Это все ты рисовала?
- Все - мои собственные работы. - Когда она стояла рядом, от нее шел еле уловимый аромат, но не косметики, а ее кожи.
- Они просто очаровательны.
- Честно? У меня есть еще забальоне - взбитые в горячей воде яйца с сахаром и марсалой. - Она взяла меня за руку.
- Ты хочешь его попробовать?