Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Он прилег, но спать не хотелось. Он полистал испанский разговорник, который привез с собой. Выползла розовая ящерица и вытаращила на него глаза, похожие на круглые линзы очков. Негромкое уханье и вой, доносившиеся из чащи, убаюкивали его. Где-то поблизости старинный граммофон заливался гимном «Как сладостны для нас». Час пролетел мгновенно; раздался стук в дверь, и в комнату вошел Харгрейв.

— Уже пять часов, — сказал он. — Я решил напомнить вам, что к семи нас ждут Уильямсы.

— Я спущусь через пять минут.

— Сначала мы искупаемся, — сказал Харгрейв. — Мы с Лиз ходим на речку каждый вечер. Если хотите, присоединяйтесь. Освежиться очень приятно.

— Я не захватил с собой плавки.

— Мы обходимся без них, — сказал Харгрейв. — В такой глуши плавки ни к чему. Наденьте трусы, если стесняетесь. Это уж на ваше усмотрение.

Речка, журча, вырывалась из тисков ущелья, петлей огибала плато, на котором стояла асьенда, и, минуя выступ скалы, убегала в сторону Лос-Ремедиоса.

В одном месте, не просматривавшемся с асьенды, образовалась заводь, на гладком известняковом дне которой играли солнечные блики.

— Уильямсы постоянно приглашают нас пользоваться их великолепным искусственным бассейном, — сказал Харгрейв. — Это единственный в стране бассейн с охлаждаемой водой. К сожалению, они разделяют обычное для миссионеров отношение к наготе. Их можно понять.

— Я и не представлял, какая тут красота, — сказал Хоуэл.

Пейзаж был сказочный, будто написанный японским художником, сгустившим краски в соответствии с традицией национальной школы. Завершенность всей картине придавало огромное дерево — разновидность пихты с серебристыми шишечками величиной но больше ногтя, уходившее обнаженными узловатыми корнями в каолиновую глыбу, из которой искрящимися фонтанчиками било несколько источников.

Хоуэла охватило возбужденно-приподнятое чувство.

— Надеюсь, вы не примете нас за хиппи, — доверительно сообщил ему днем Харгрейв, — но, кажется, нам удалось освободиться от наиболее нудных условностей. При Смолдоне мы тут настоящей общиной жили.

Харгрейв пробормотал что-то еще себе под нос, громко, отрывисто рассмеялся и начал раздеваться.

Лиз, перед лицом сакраментального момента обратившаяся в саму торжественность, сняла бюстгальтер.

Мгновением позже она стояла рядом с Хоуэлом совсем обнаженная, и Хоуэл, бросив на нее беглый взгляд, успел заметить несколько маленьких белесых серповидных рубцов на ее загорелом теле. «Из девчонки — сорви-головы выросла эффектная девушка», — подумал Хоуэл. Без одежды она казалась еще красивей — по личному опыту Хоуэл знал, что это бывает нечасто.

— Ну же, — сказала она. — Что стоите? Снимайте брюки.

Снимая ботинки, он вспомнил ритуал, совершаемый при входе в буддистский храм. Хоуэл расстегнул брюки, они соскользнули вниз, и он попытался освободиться от них, неуклюже переступая ногами; при этом он вывернул одну штанину наизнанку. Он шагнул вперед и услышал, как Лиз засмеялась у него за спиной, а затем бросилась в воду. Харгрейв с вымученной легкостью плыл по-лягушачьи, держа красноватое лицо над водой; у него были худые руки и ноги, как у недоедающего ребенка. Он бросился вслед за Лиз, игриво задевшей его, но она легко ускользнула.

Хоуэл окунулся. Вода была такая холодная, что у пего перехватило дыхание. Он почувствовал чье-то легкое прикосновение.

— Пираньи тут не водятся? — спросил он.

— Нет, только ужи, — отозвалась Лиз.

Сделав круг по заводи, Хоуэл вылез и натянул брюки на мокрые ноги. Лиз тоже вышла из воды, тело ее искрилось каплями. Она направилась к выступу скалы. Хоуэл махнул ей рукой.

— Я видел ужа.

— Они совершенно безвредные.

Острокрылая птица, черная, как смоль, стремительно бросилась к воде и на лету схватила с ее поверхности какое-то насекомое. Лиз, стоя на выступе скалы, выполняла не слишком скромные гимнастические упражнения, а Харгрейв, продемонстрировав спаленную на солнце кожу и ассиметричные гениталии, закутался в полотенце.

— Восхитительная девушка, правда? — сказал Харгрейв.

— Да, она очень привлекательна.

— Вы уже говорили с ней об отъезде?

— Я предупредил ее о такой возможности.

— И что она ответила?

— Она хочет остаться здесь.

— Такого ответа я и боялся. Жаль.

— Почему вы так говорите? — спросил Хоуэл.

Харгрейв обеспокоенно посмотрел на Лиз и понизил голос.

— Она не должна догадываться, что мы говорим о ней.

Он стал одеваться.

— Уильямсы вам понравятся, — громко сказал он. — Особенно Мэри. Она женщина добрая.

— С удовольствием познакомлюсь с ними.

— По нашим меркам, они живут просто шикарно. Едят только привозную пищу. Из местной потребляют лишь фрукты, да и те дезинфицируют. — Он усмехнулся, — Таким образом, даже их свиньи питаются импортной пищей.

— Мне уже приходилось встречать таких людей в Африке, — сказал Хоуэл, — Они-то и помогли мне впервые по-настоящему осознать, какая богатая страна Соединенные Штаты.