Бегство Отщепенца

— Понятно, — тихим голосом сказал Робин. Голова у него кружилась от слабости, а глаза сами собой слипались.

— Ты до нашего пространства всего-то два шага не дошёл! Но несло тебя определённо к нам, — значительным тоном произнёс Сысой.

«Ну да, конечно… — сквозь лёгкую дрему размышлял Робин. — Шёл я совсем не к вам, а куда глаза глядят. И всё же я очень рад, что попал именно к вам, и мне бы очень хотелось здесь навсегда и остаться. Пусть бы даже пришлось веки вечные сидеть в этой странной крохотной пещерке с жёлтыми стенами и никогда не видеть ни леса, ни птиц…»

 «Пеструшка!» — неожиданно вспомнил он. Это воспоминание на миг отогнало от беглеца неотвратимо наваливающийся сон. «Куда же она подевалась?»

Как только Робин подумал о птичке Пеструшке, ему послышался лёгкий шум маленьких крылышек. Робин стал недоумённо озираться, но ничего не увидел.

— Что, брат, потерял кого? — встревожился Сысой.

— Да нет, — грустно отозвался Робин. — Показалось! Птичка одна была со мной. В лесу. Не в том, где я упал, а в другом. Пеструшка, я назвал её Пеструшкой. Потерялась она где-то…

— А!.. Пичужка-то? — оживился старик. — Ну как же, видел её, знаю! Пеструшка твоя была здесь, недавно совсем. Да ведь это она нам и сообщила о тебе: сказала, что ты в диком лесу лежишь бездыханный, вот мы и отправились тебя искать.

— Да как же она узнала? — поразился Робин, — Её ведь там со мной не было.

— Мало ли, — уклончиво ответил Сысой. — Они много всего знают, такие птицы: дар у них на это особый, понимаешь?

— Понимаю… А… увидеть Пеструшку можно? — робко попросил путник.

— Сейчас — нет. По-моему, она уже к себе домой улетела, в Грот.

— В Грот? — недоуменно переспросил Робин.

— Ну да, она ведь живёт там, в Гроте. По-твоему, она Пеструшка, а по-нашему — Проводник.

— А я смогу её когда-нибудь увидеть?

— Не знаю, не знаю… — задумчиво протянул Старик. — Впрочем, всё возможно. Вероятности такой тоже исключать нельзя.

«Как непонятно он всё объясняет…» — сквозь вновь подступившую дрёму подумал Робин.

— Вы сказали, Пеструшка в Гроте живёт? Может быть, я смогу когда-нибудь сходить туда, навестить её.

— Хм, и такой возможности тоже исключать нельзя.

— Значит, можно будет? Да?

— Какой ты быстрый! — с незлой усмешкой сказал Старик. — Подожди, брат, оклемайся сначала немножко…

Робин устало опустил голову на подушку. Дремота снова неумолимо овладевала им. Он словно издалека слышал слова Сысоя, но смысл стариковских речей уже начал ускользать от него: сон властно и быстро окутывал Робина. Беглец не сопротивлялся, а наоборот, охотно поддавался сну. Такого с ним ещё не случалось, пожалуй: впервые за всю свою недолгую жизнь он не боялся уснуть!

САНИТАР 

— Проснись, Робин, проснись, наконец! — донёсся до беглеца незнакомый мягкий, но настойчивый голос. Он почувствовал, что кто-то трясет его за плечи. Разлепив веки, Робин снова увидел перед собой незнакомое лицо.

«Это уже другой!» — пронёслось у него в голове.

— Ну вот, молодец, проснулся! — довольным тоном сказал новый незнакомец. — Ты, приятель, уже трое суток спишь!

— Я Робин, — сообщил незнакомцу беглец.

— Да знаю я, что ты Робин, приятель! Знаю!

— А ты кто? — поинтересовался Робин.

— А я Санитар. Ты можешь называть меня Санитаром, если хочешь, а вообще-то моё имя — Лоиз.

Лоиз казался полной противоположностью Сысою, по крайней мере, внешне. Санитар был высок и худощав, лицо имел вытянутое, а нос острый. Серые глаза его смотрели пристально, словно хотели проникнуть в самую душу собеседника.

— Ты прямо как Рентген, — ни с того ни с сего заявил Робин, не понимая сам, что именно он сейчас сказал.

— Ну вот, — одобрил его Лоиз. — Видишь, какой ты молодец. Сколько всего помнишь из своего детства!

— У меня… не было детства, — поправил Робин Санитара.

— Было. Видишь ли, у всех бывает детство. И у тебя было! Только у тебя оно было слишком трудным, и поэтому твоё подсознание почти полностью стёрло все воспоминания о нём. Однако иногда, как видишь, что-то нет-нет да и прорывается. Хотя после нескольких лет жизни среди отщепенцев удивительно, что ты имя-то своё помнишь! — улыбнулся Лоиз.

Улыбка у Лоиза была не простодушная и широкая, как у Сысоя, а сдержанная, скорее всего, вежливая.

— В детстве у тебя было подозрение на туберкулёз, и в лечебных целях тебя часто подвергали облучению, — продолжал Санитар. — Приходилось делать много рентгеновских снимков. Видимо, воспоминания об этом хранились на самом дне твоей памяти, а сейчас они всплыли случайно.

Похоже, у этого худощавого санитара с вежливой улыбкой припасён готовый ответ на все случаи жизни.

— Откуда ты это знаешь? Про меня? Что у меня детство было и… вообще всё? — поинтересовался Робин.

— Так ведь пришлось в архив человека отправить, чтобы разузнать о тебе немного. Надо же нам представлять, с кем приходится дело иметь…

— Расскажи мне что-нибудь о моём детстве, — неожиданно перебил Санитара Робин.

— Ну, я не думаю, чтоб это было особенно интересно. И вообще… вряд ли такие рассказы пойдут тебе на пользу… — замялся Лоиз. — А, впрочем, спрашивай. Что бы тебе хотелось знать о себе?