— Просыпайтесь, Анна Владимировна, — сказал он и постучал кнутом по её малиновым, с высокими голенищами, почти до колен, сапогам, что совсем не сочетались с крестьянским нарядом. Такие элегантные сапоги, да еще с кисточками сзади, возьмется сшить не каждый мастер.
Баба потянулась, начала сползать с повозки.
— Что, подъезжаем? — спросила она.
— Да, за леском уже Тарасовка. Может, поцелуемся напоследок?
— Какой еще последок, Петя? — ухмыльнулась баба, которую назвали Анной Владимировной. Она сняла платок, встряхнула от сена, распустила копну великолепных, светло-соломенных волос. Это была молодая, лет 23 девушка, стройная и привлекательная даже в простом балахоне. Выражение лица явно не крестьянское, надменное. — Давай без поцелуев.
— Всё не можешь забыть своего штабс-капитана Половникова, оказавшегося свиньей?
— Петя!
— Что, Анна?
— Прекрати, прошу тебя. Не время и не место.
— Ладно, извини.
— Ты же знаешь, я к тебе замечательно отношусь, гораздо лучше, вернее теплее, чем раньше. Но еще не до конца тебя… оценила, понимаешь?
— Не хочешь целоваться, не надо, только…
Анна подошла к Петру, зажала ему рот ладонью, посмотрела прямо в глаза. Они ждали и надеялись. Убрав руку, припала своими губами к его губам. Он ухватил её за плечи, крепко прижал к себе. Сердце бешено забилось, меняя ритм, в голове поплыло. Опустил руку на талию. Анна тут же отстранилась. Её глаза затуманились, разомлели. Девушка рассмеялась, потом вдруг грозно сомкнула брови:
— Всё! Соберитесь, ротмистр Бекасов. Мы в тылу врага, будьте предельно внимательны.
— Слушаюсь, госпожа Белоглазова.
И вдруг тоже рассмеялся:
— Старшим группы назначен я, так что брось свои атаманские замашки и вытягивай вперед белоснежные ручки, Полина Николаевна.
Анна почему-то не удивилась тому, что Бекасов назвал ее Полиной Николаевной. Забралась обратно на бричку, послушно вытянула сомкнутые в запястьях руки:
— Извольте, товарищ Шилов.
Мужчина вынул из сапога веревку, несколько раз обмотал ею руки девушки.
— Не очень крепко?
— Нормально. Ноги, думаю, вязать не стоит, куда девице от такого богатыря убежать.
— Так и быть, — усмехнулся Бекасов-Шилов, взял поводья, слегка хлестнул лошадь. Старая кобыла, купленная за 15 рублей на станции у крестьян, медленно потянула с холма, где сразу за ним начинался сосновый лесок, а левее уже просматривалась окраина Тарасовки.
У околицы их остановили человек пять вооруженных кавалерийскими винтовками и шашками людей. Это были явно дозорные повстанцы армии Нестора Махно.
На каждом — добротная высокая папаха из каракуля. Синие, как из одной лавки кафтаны, обмотанные ремнями и пустыми пулеметными лентами, черные галифе, короткие начищенные сапоги в гармошку. Между двумя ивами плакат — «За безвластные Советы рабочих и крестьян!»
— Стой! — крикнул один из повстанцев с вислыми рыжими усами и короткой, но почему-то черной бородкой. — Тю, красного гостя к нам сюда принесло. Да еще с бабой. Вот это удача.
Он приставил шашку к уху Бекасова, обернулся на приятелей:
— Что, сразу бритвой большевичка пощекотать, а потом карманы проверить, али наоборот?
К повозке подошел его коротконогий товарищ с длинными, как у художника или студента волосами, перевязанными на лбу конопляной веревкой. Он вытирал рукой рот и морщился, будто съел что-то гадкое.
— Погоди, Степан, с июня мы с большевиками вроде как снова враги. А может ужо и помирились.
— А черт их разберет, я уж запутался, — не опуская шашки, сказал Степан. — То мы тоже красные, то снова сами по себе. То наш батька красный комбриг, то опять для большевиков контра. То бей Петлюру, то целуйся с ним. Тебе чего, служивый, здесь понадобилось? Бабу нам свою привел, сам не справляешься? Ну, давай, мы охотно.
Усатый опустил клинок, схватил за руку «бабу».
— Во-на, так она связана. Это чего, чтоб не царапалась?
Петр слез с брички, сплюнул под ноги рыжеусому повстанцу:
— Не лапай, вымесок.
— Что?! — обомлел тот.
— Еще раз тронешь барышню, усы оборву. Вместе с лудной головой. Всех касается.
Ротмистр обвел компанию жестким, колючим взглядом.
Дозорные пооткрывали рты, волосатый студент издал звук похожий на хрюканье, сплюнул, стал стаскивать с плеча ружье.
Бекасов ухмыльнулся, поманил «студента» пальцем. Когда коротконогий нехотя приблизился к повозке, ротмистр разгреб сено. Под ним была корзинка, доверху набитая английскими гранатами Миллса. Одну из них Петр взял в руки, продел в кольцо указательный палец.
— Ну что, окаёмники, полетаем или вежливо поговорим?
— Погутарим, — тут же согласился студент. Остальные повстанцы напряглись, словно увидели огромную змею.
— Так вот, мухоблуды, я красноармеец 14 армии Южного фронта командарма Александра Ильича Егорова. Раньше 14-я была 2-ой Украинской.