Белая борьба на северо-западе России. Том 10

В деревне оставлен обоз, захвачено 4 пулемета. Мне удалось взять целую повозку с разным добром: 40 пар белья, сапоги, шинели, сахар и табак. Все это отправляю на взвод. Тут же я нашел дневник красноармейца, выдержки из которого я уже приводил. Захваченные документы, приказы и газеты очень интересны. В газетах чувствуется сильная тревога относительно положения на Южном фронте, в приказах заметна новая нотка, касающаяся роли командного состава, власть которого расширяется, предписывается дисциплина огня, пленные рассказывают, что коммунисты подбирают всякий брошенный патрон, по-видимому, в случае продолжения войны коммунисты боятся остаться без патронов. В связи с докладом Троцкого, будто бы заявившего, что к весне боевые запасы Совдепии истощатся, интересно было отметить малейший намек, подтверждающий такое заявление. Новые прокламации были тоже небезынтересны – впервые они были обращены к белому офицерству с призывом служить Советам. Это вместо воззваний, обращенных исключительно к солдатам, предлагавших выдавать своих офицеров по расценке 5000 рублей за каждого, 10 000 – за генерала, 50 000 – за Родзянко и Юденича. Офицеру в случае перехода предлагалась полная амнистия и обеспечивалось место в рядах Красной армии. Этот момент можно считать началом той великой провокации, которой большевики, будто бы отступая от своей прежней системы террора, пытались заманить к себе необходимую им интеллигенцию. Но наряду с этим «Красная газета», как всегда, была насыщена потоками брани против «буржуев». От этого они, конечно, не могли отказаться, это была основа их системы – классовой злобой поддерживать революционный пыл демократии и, непрестанно указывая им разные объекты для ненависти, держать ее в постоянном напряжении, зная, что перерыв может дать возможность опомниться. В отделе «Красной Каланчи» приводилось стихотворение Демьяна Бедного, где выводилась родословная Юденича от Иуды Предателя. «И от этого Иуды Иуденичи пошли», – заканчивалось это произведение «гениального» советского стихоплета.

Население деревни встретило нас исключительно радушно – Пажино выставило добровольческий отряд в 40 человек под командой бывшего фельдфебеля Павлова.

Отдохнув недолго, мы спешили продолжать наш поход. До сих пор красные нас не ждали, но теперь можно было ожидать появления их отрядов и с тыла, и из Житковиц, находящихся в 7 верстах от Нажина в направлении нашего движения к фронту 1-й дивизии, до которой было еще добрых 20 верст.

В авангарде шли даниловцы под командой штабс-капитана Андреева²³⁰

. Было вероятие, что красные, находившиеся в Житковицах, уже предупреждены о нашем появлении, и действительно, включаясь по дороге в телефонный провод, мы могли убедиться, что красные настороже: дежурные телефонисты из Житковиц непрестанно звонили с целью проверить линию, а высланные на линию говорили, что провод цел, но что они боятся отходить далеко от деревни.

Не предупрежденный о выступлении даниловцев, я нагнал отряд лишь под самыми Житковицами. Не дожидаясь прокладки своего телефона, я побежал дальше с телефонистами даниловцев вперед и вышел из леса в момент, когда уже завязалась перестрелка, заработали и пулеметы, и пули с характерным звуком впивались в стволы деревьев и сбивали листья с веток. Только я успел сделать первые выстрелы, как даниловцы бросились в атаку, я перенес огонь далее, но его скоро прекратил, 2-я рота под командой прапорщика Гауса (ныне покойного) скорым шагом подходила к деревне, не обращая внимание на огонь красных. Цепь ворвалась в окопы красных и погнала их, захвативши пулеметы. Мой перенос огня, как оказалось, принес пользу, наведя панику на уходящий в сторону Дворца обоз красных. На другой день нашли по всему пути брошенные повозки и двуколки, среди доставшихся нам вещей был найден даже корсет жены комиссара.