Белая колбаса любви

Пелагея с готовностью сняла с плеча платок, запихала его в рюкзак, и, вздохнув, последовала за мной на второй этаж. По дороге к ванной я хмурилась и приглядывалась к ней с все возрастающей подозрительностью. Повторюсь, на вид гостье можно было дать не больше двадцати пяти, что как-то не вязалось с возрастом Бориса. А уж с его лысиной как-то совсем не вязалась бурная растительность на голове гостьи. Борька покинул нас в возрасте 45 лет, но, конечно, его отец вполне мог… Стоп, какой именно отец? Тот, который родной или… Может, мать? Хотя мать-то уж точно не могла не догадываться о наличии у нее еще одной дочери. Тут я окончательно запуталась и еще больше разозлилась. Пелагея же затормозила возле ванной и насупилась:

— У меня вещи все в машине остались. А после бани надо в чистое переодеться, вы как хотите, а у нас так заведено.

— Вот ванная комната для гостей, там есть халат, тапочки и все необходимое, — пожала я плечами, пропустив мимо ушей информацию о машине. Как оказалось, зря. — Вымоешься и спускайся вниз.

— Ой, спасибо. Вот красота-то, богато живете, — не унималась девица. — А вот мы с мамкой и батей совсем бедно жили, да и жизнь ли это? Батя почти не работал, пил да песни пел, но чаще скандалил. Так мы с мамкой от него запирались, а сами через окно — и к соседям. Мы же на втором этаже жили, так что не страшно. Хорошо хоть брат у меня в люди выбился. Батя, как выпьет, а пил он каждый день, — всегда повторял «Пелагея, вырастешь — поезжай к Борьке, он тебя не бросит!». Я и хотела, да сначала училась, потом работала, потом неудобно как-то было. А тут как узнала, горе-то какое…

Тут взгляд ее упал на картину в холле, на которой Борис был изображен в образе графа в бриджах, и даже восседал на каком-то подобии трона. Выглядело все это сущей нелепицей, но ему нравилось.

— Красотища… — почтительно прошептала сестрица Борьки. — А брат, видать, и вправду в люди выбился, не то что батя…

По всему выходило, что странная тяга к прекрасному им досталась как раз от бати. Я усмехнулась, внимательно поглядев на нее. Никак еще одна наследница объявилась? Мало мне Петьки-иждивенца, так еще и это чудо в перьях. Махнув рукой, я решила оставить ее ценные замечания без ответа и побрела вниз.

Тут в моем кармане зазвонил телефон и уже знакомый голос астматика-шантажиста заявил:

— Ты не забыла про деньги? Готовься раскошелиться, а то хуже будет. Я не шучу.

— А что, если денег у меня нет? — зло прошипела я в трубку, потому что этот умник меня вконец достал.

— Найдешь. И не болтай лишнего, а то головы лишишься! — весело прохрюкал гундосый.

Похоже, звонивший точно лишился рассудка: если я не буду болтать, а еще останусь без головы, про деньги он точно сможет забыть. Кто ж ему скажет, где они?

Тут он, видимо, вспомнил, зачем звонит, и снова противно загнусил:

— И никаких ментов, запомни. А то хуже будет. Разберемся по-тихому.

— Кретин, — ответила я и бросила трубку, но задумалась. Второй звонок не оставлял сомнения, что он всерьез вознамерился получить бабки. Значит, что-то о них знает. Или Борис был ему должен, хотя с чего бы ему иметь дело с таким придурком? Деньги, безусловно, были. Да сплыли. Борьке хорошо, он скончался, а мне теперь решай его проблемы.

Я заметалась по комнате и даже схватила сумку, намереваясь прямиком отправится к Якову, раз уж он был правой рукой мужа. Во всяком случае, о делишках Бориса он знал побольше моего. Но тут я вспомнила про свою гостью, а после и она сама не замедлила явиться из душа, намотав на голову полотенце. Лишившись шара из волос на голове, Пелагея стала казаться весьма симпатичной.

Если бы она еще не так таращила глаза и набрала парочку килограмм, то и вообще была бы очень даже миловидной девицей. Однако сходства с Борькой я в упор не видела, поэтому история про сестру продолжала казаться мне какой-то вымышленной. Борька всегда говорил, что он единственный сын в семье, а тут… Видимо, прочитав мои мысли по глазам, Пелагея скоренько изложила свой историю:

— Батя наш, гад, но не тот, что Борькин второй отец, а мой папаша, Скворцов Илья Иванович, царствие ему небесное, — тут она торопливо перекрестилась, из чего я сделала вывод, что девица она глубоко верующая. Хотя следующее ее высказывание это опровергало:

— Черт старый. Ой, так вот: он мамку Бориса бросил, когда тот только родился, ну и пустился во все тяжкие: пил, гулял, куролесил, а потом мою мамку встретил, это когда ему уже годков под сорок было. Ну, пожили они, потом я родилась, батя вроде как не хотел, но мамка уперлась и я, значит, на свет появилась.

— А имя у тебя чего такое чудное? — не удержалась я.

— Это батя постарался, вот за что ему спасибо. Хотел мамке назло, ну, что та настояла на ребенке. А вон как вышло, имя-то красивое. И модное. И фамилия ничего. А вот у тебя, ты уж не обессудь, фамилия вообще не очень, лошадиная какая-то… Сменила бы ты ее на девичью, что ли?

— Подожди, — заволновалась я, решив, что она начнет расспрашивать про мою девичью фамилию. А она у меня еще хуже — Козлова.