Белая львица

У женщины не было лица. Сплошное кровавое месиво, в котором не осталось человеческих черт. Сведберг принес полотенце и накрыл им лицо. Потом осмотрел труп. Пять огнестрельных ран, нанесенных хладнокровно, расчетливо, и от этого ему стало совсем дурно. Коноваленко прострелил Тане ступни, потом ладони и, наконец, сердце.

Оставив ее, они молча продолжили осмотр. Никто не говорил ни слова. Открыли подвал, спустились вниз. Сведберг ухитрился спрятать цепь, которой, как он предположил, была скована Линда. Но Валландер все равно понял, что именно здесь, в темноте, ее и держали. Сведберг видел, как он стиснул зубы. Сколько он еще сумеет выдержать? Они вернулись на кухню. В большой кастрюле была вода, окрашенная кровью. Сведберг сунул в воду палец — еще тёплая. И начал догадываться, что произошло. Он еще раз медленно обошел дом, пытаясь истолковать множество следов, заставить их рассказать о случившемся. И в конце концов предложил своим товарищам сесть. Валландер был уже совершенно без сил. Сведберг размышлял, долго и напряженно. Рискнуть? Ответственность велика. Но все же он решился:

— Я не знаю, где твоя дочь. Но она жива. Я уверен.

Валландер молча смотрел на него.

— По-моему, здесь случилось вот что, — продолжал Сведберг. — Конечно, я уверен не на сто процентов, но попробую разобраться в следах и сложить из них историю. Мне кажется, убитая женщина попыталась помочь твоей дочери бежать. Удалось ей это или нет, я не знаю. Может быть, Линда сумела скрыться, а может быть, Коноваленко схватил ее. Следы можно истолковать и так, и этак. Таню он убил с садистской жестокостью, возможно, именно потому, что твоя дочь убежала. А может быть, он разделался с ней за попытку помочь Линде. Таня предала его, и его беспредельная злоба вырвалась наружу. Он ошпарил ей лицо кипятком. Потом прострелил ноги — за побег, — затем руки и в конце концов сердце. Подумать страшно, что она пережила в последние минуты. После этого он удрал. И это опять-таки свидетельствует о том, что твоя дочь жива. Если ей удалось бежать, Коноваленко уже не мог считать себя здесь в безопасности. Хотя, возможно, он попросту испугался, что кто-то слышал выстрелы. Вот так, по-моему, обстояло дело. Но стопроцентной уверенности у меня, понятно, нет.

Было семь утра. Все трое молчали.

Сведберг пошел к телефону. Позвонил Мартинссону и ждал с трубкой в руке, когда тот выйдет из душа.

— Окажи мне услугу, — сказал Сведберг. — Поезжай на вокзал в Тумелиллу, встретимся там через час. Только никому не говори.

— У тебя что, тоже странности появились? — спросил Мартинссон.

— Наоборот. Но дело крайне важное.

Он положил трубку, посмотрел на Валландера:

— Сейчас ты можешь сделать только одно: лечь спать. Езжай со Стеном домой. Или мы отвезем тебя к отцу.

— Да как же я могу спать? — словно в прострации сказал Валландер.

— Просто ляг и спи, — сказал Сведберг. — Сейчас мы поступим так, как я говорю. Если хочешь помочь дочери, ты должен выспаться. В таком виде ты будешь только помехой.

Валландер кивнул:

— Пожалуй, лучше всего мне поехать к отцу.

— Где ты оставил машину? — спросил Стен Виден.

— Я сам пригоню, — сказал Валландер. — Мне нужно глотнуть свежего воздуху.

Он пошел за машиной. Сведберг и Стен Виден смотрели друг на друга, слишком усталые и взбудораженные, чтобы говорить.

— Хорошо, что я не полицейский, — сказал Стен Виден, когда «дуэт» въехал во двор, и кивнул в сторону комнаты, где лежала Таня.

— Спасибо за помощь, — сказал Сведберг.

Они сели в машину, а он, провожая их взглядом, думал о том, когда же наконец кончится этот кошмар.

Стен Виден остановил машину, Валландер вышел. За всю дорогу они не обменялись ни словом.

— Я позвоню, — сказал Стен Виден.

Валландер медленно направился к дому.

Бедняга, думал Стен Виден. Сколько он еще сумеет выдержать?

Отец сидел за кухонным столом. Он был небрит, а судя по запаху, помыться ему тоже бы не помешало. Валландер сел напротив старика.

И оба долго молчали.

— Она спит, — наконец сказал отец.

Валландер толком не понял, что он сказал.

— Она спокойно спит, — повторил отец.

Мало-помалу его слова дошли до затуманенного рассудка Валландера. Кто спит?

— О ком ты? — устало спросил он.

— О моей внучке, — ответил отец.

Валландер изумленно смотрел на него. Долго смотрел. Потом встал и пошел к спальне. Медленно открыл дверь.

Линда лежала в постели и крепко спала. С одного боку волосы были выстрижены. Но это она. Валландер неподвижно стоял на пороге. Потом подошел к постели, присел на корточки. И смотрел, смотрел. Неважно, как все было, неважно, что случилось и как она попала домой. Главное — смотреть на нее, только смотреть. Где-то далеко-далеко в мозгу жило сознание, что Коноваленко по-прежнему существует. Но сейчас это не тревожило Валландера. Он видел одну только Линду.

Потом он улегся прямо на полу возле кровати. Свернулся калачиком и заснул. Отец укрыл его одеялом и затворил дверь. А сам пошел в студию и взялся за кисти. Но теперь вернулся к своему обычному сюжету. Писал пейзаж с глухарем.