Белая субмарина: Морской волк 4-6

– Герр следователь, у меня больная печень… И бесполезно было мешать, если эти уже получили дозволение свыше. Четырнадцать потопленных транспортов и Рыцарский крест командиру – это событие, которое должно быть вознаграждено! И к тому же положение пока казалось не настолько серьезным…

– Что вы имеете в виду?

– Слышал от знакомого в штабе, что нашу лодку предназначали к экстренной эвакуации кого-то важного, возможно, даже самого адмирала со штабом. И когда стало ясно, что положение очень опасно и Нарвик может пасть, тогда лишь был отдан приказ немедленно подготовить U-1506 к походу. И фельджандармерия вместе с гестапо занялись поиском членов команды. Но состояние как самого командира, корветтен-капитана Штреля, так и всех офицеров было таким, что их поместили в госпиталь для экстренного протрезвления. И врачи авторитетно заверяли, что раньше чем через полсуток их не поднять. Часть экипажа жандармы свезли на базу, они валялись на брезенте как трупы, хоть стреляй, толку никакого. В то же время лодка была полностью снаряжена – усилиями персонала базы. Торпеды загружены, топливо принято. Затем, как раз вечером, пришел приказ снять на сооружение укреплений у Ромбака строительный батальон восточных рабочих и временно мобилизовать в строй большую часть персонала базы, так как русские вот-вот прорвутся. Я не знал, что мне делать, тоже напился бы, если б не моя печень! Не придумал ничего лучшего, как пойти спать. В лодку – на случай, если будет посыльный из штаба. Чтобы показать, что я при деле.

– Как вас взяли в плен?

– Грубо сдернули с койки, уложили лицом в палубу, скрутили руки. Я сначала даже не понял, думал, что это гестапо, пытался возражать, но меня потащили наверх. И лишь на причале я понял, что попал в плен к русским. А когда они узнали мою должность, то я мысленно простился с жизнью.

– Однако же вас не расстреляли? Почему?

– Герр следователь, на моей должности приходится быть психологом. Я видел, что тот русский, кто был у них командиром, очень хочет меня пристрелить – но сделать это так, чтобы произвести впечатление на других. Стандартный прием обработки пленных – выбрать самого несговорчивого и показательно убить его у всех на глазах, желательно самым жестоким способом, чтобы все узнали, что бывает за нелояльность! Но так вышло, что в этой роли оказался бедный Вальде. А затем тот же самый русский подошел ко мне и приказал обратиться к экипажу. Он говорил не сам, а через переводчика, но это было еще страшнее – он смотрел на меня, как на насекомое, которое можно раздавить одним пальцем, не как на человека! И стоял рядом – явно ожидая, что я буду призывать к неповиновению, тогда он меня у всех на виду… А мне очень хотелось жить. И я не видел смысла поступить иначе, как всякий разумный человек – ведь если меня убьют, другой сделает то, от чего я отказался! И я говорил, стараясь быть очень убедительным – что нам надо спасти себя ради будущей Германии! Мне показалось, что тот страшный русский был разочарован, что не нашел повода меня убить. Но всё равно после приказал одному из своих: «Отведи его в сторону и…» Тут русский, который переводил, посмотрел на мои записи, вот эти, которые лежат у вас на столе, и что-то сказал тому, старшему.

– Зачем вы вообще делали эти записи?

– Герр следователь, как истинный немец, я считал, что всякое дело надо делать предельно добросовестно! Как я могу понять, какие действия экипажа изменнические, если ничего не понимаю в морском деле? А я всегда мечтал быть моряком, вот только слабое здоровье… Я служил по линии СА в Висмаре, и когда пришел приказ выделить людей на фронт, руководство выделило меня. И я записывал в тетради всё, имеющее отношение к делу – устройство субмарины, организация службы, обычные действия экипажа в различных ситуациях. Русские взглянули и сказали: «Гут! Сохраним тебе жизнь, если нам поможешь, проследишь, так ли всё будет, как в обычном походе». А если миссия не удастся, я умру первым и «очень погано». «Впрочем, – добавил русский, – вода сейчас холодная, и если просто бросить туда человека и он не утонет сразу, то будет умирать мучительно, как в жидком огне». А я даже не умею плавать!

– Дальше!

– Русский поинтересовался, стоял ли я на мостике. Когда всё было погружено и моторы работали, мы выходили задним ходом. Прилив стал нам заносить корму вправо, угрожая навалить на угол дока. Но хорошо, что в моем блокноте была уже описана та же ситуация, в прошлый выход. Команда: «Моторы на полный, руль влево», – и мы хорошо вышли, нас сразу развернуло носом вправо, на нужный курс. Теперь руль прямо, моторы вперед. И русский усмехнулся и сказал: «А теперь как выйти вправо под берег и вдоль него?» Они тоже не были опытными моряками, несколько раз перекладывали руль, смотря, как лодка управляется, насколько быстро меняет курс на разном ходу. А когда мы проходили мимо Фрагернеса, то я, наверное, больше всех боялся, что нас заметят, ведь русские были абсолютно спокойны, в худшем случае они лишались лишь добычи, а я – жизни!

– Вы находились на мостике все время?