Белая таежка

— Ну пороскошничали, поели рыбки и довольно, — объявил о своем решении на четвертый день Ванюшка. — В путь-дорожку пора.

Оставили в тайнике картошку, суточный запас продуктов консервированных и все лишнее. Пойдем теперь пешком. Я уж говорил, что Кутима тут вся камнями завалена и мелководна.

Курс будем держать прямо к Веселой Воде. Кольчина догадка на этот раз очень заинтересовала нашего командора. Помните: девушки на загадочной картинке убитого охотника радостные и речушка называется Веселая Вода. Девушки за руки взялись, а два ручья слились, образовав речушку, Веселую Воду…

Лодки мы спрятали в одном месте, моторы в другом. «Держи яйца в двух корзинах!» — сказал по этому случаю командор. Пойдем теперь по тайге прямиком. Такой путь у нас зовется чудницей. Почему? А кто его знает! Может быть, и потому, что каких только чудес не наглядишься, продираясь сквозь таежные дебри.

На завтрак нам Галка подала студень из головы тайменя. Мировецкий студень получился, приправленный черемшой — таежным получесноком, полулуком. Пальчики оближешь. Да в походе нам все кажется очень вкусным. Так уминаем, что за ушами трещит.

Стали укладываться, и командор хотел облегчить Галкин рюкзак, кое-что взять у нее себе. Она решительно запротестовала, заупрямилась.

— Я же тебе добра хотел!

— А потом будете говорить, что я вам обузой была? — взвилась Галка.

Ванюшка махнул на нее рукой.

— Небо сметанится, — сказал я тревожно. — К дождю.

— У природы нет плохой погоды! — отчеканил Колокольчик.

Галка хитро повела глазами в его сторону, «Поглядим, мол, что ты к вечеру запоешь!» Мне кажется, что она его не воспринимает всерьез. По ее характеру, Галке должен больше нравиться командор. А впрочем, любовь зла, говорят, полюбишь и козла.

— Двинули! — скомандовал Ванюшка и первым направился к Кутиме.

Несколько километров пойдем вдоль нее.

Я согнулся под тяжестью своего рюкзака и думаю: намнет нам холку эта чудница!..

Когда-то мне казалось, что тайга — это густой лес сплошняком. Чем дальше в нее заберешься, тем она будет непролазнее и глуше. Но это совсем не так. Тайга, она очень разная. Мне, например, она никогда не надоедает, сколько бы я по ней ни шел. Это только в песне поется: «зеленое море тайги». А идешь по ней, и встают перед тобой гольцы, зияют глубокие распадки, расстилаются пустоши и широкие зеленые елани, залазишь в согры и урманы, пробираешься по зыбунам болотным — калтусам, попадаешь в суходолы и жиденькое редколесье, похожее издали на полынок… Даже на песчаные барханы можно в тайге выйти, или вдруг раскинется перед тобой настоящая степь раздольная, дикая… Вот она какая, тайга-матушка.

Распрощавшись с Кутимой, мы забрались в такой глушняк, что меня жуть взяла. Под ногами ни мха, ни травы — лепешки палого листа да желтая хвоя.

— Парни, гляньте: сосна на курьей ноге! — поразился Кольча.

Верно! Только нога эта — исполин. Желтые корни выбились из земли у ствола и лежат, как когти птицы.

— А вон — три богатыря! — показала Галка.

Встали рядом могучие сосны, как братья-близнецы. Двое по краям потоньше, а в центре — самый представительный. Он выбросил лапы-руки в стороны и положил их на плечи своих соседей.

— Парни, а вы знаете, что лес на нашей планете появился 300 — 400 миллионов лет тому назад? — неумолчно тараторит Кольча. — Раньше, чем трава.

А я молчу, тихонько посмеиваясь. Сначала разговоры, шутки, анекдоты, а потом каждый поникнет под тяжестью своей ноши и будет молчком кряхтеть, умываясь потом. Так у нас бывает всегда. Надо сразу настраивать себя на тяжелую дорогу.

Долго и муторно брели мы этим урманом. Часто путь нам преграждала куча мала, устроенная ветровалом. Перелезть через беспорядочно нагроможденные деревья невозможно: во все стороны острыми пиками нацелены обломанные сучья-поторчины. Упадешь на такую пику — пропорет насквозь. Надо обходить завалы. А тянутся они иногда далеко…

— Привал! — скомандовал Ванюшка.

Пятьдесят минут марша, десять минут отдыха.

Рассупонились, свалили все с себя и упали под сосны.

— Ноженьки-то как не мои! — по-старушечьи напевно протянула Галка. Ох, тошнехонько… Совсем уж я обезножела.

Она и тут, в походе, то изображает кого-нибудь, то дикцию отрабатывает, чеканя в разговоре каждую буковку. Меня это раньше бесило, а теперь я стараюсь просто ничего не замечать или держаться от Галки подальше, хотя и тянет к ней, честно говоря.

На душистой хвое, прогретой солнцем, все суставчики, все жилки мои млели в сладкой истоме, выгоняли помаленьку усталость. До чего же приятно вот так полежать после тяжелого перехода!..

Даже Кольча молчал, умаявшись.

Молодые деревья поют звонко, весело, а старые тянут басовито, и часто хрипота в их хоре прослушивается, поскрипывание. Колокольчик мне как-то сказал, что под этот лесной шум ему часто вспоминается картина литовского художника Чюрлениса, поразившая его еще в детстве: огромная ручища играет на стволах сосен, как на струнах…

Задремал я малость и вдруг стукоток слышу бойкий. Как автоматная очередь. Это набежавший ветерок качнул сухое надтреснутое дерево.

— Подъем! — встал командор.