Беллинсгаузен

Ремонтировались, проверяли астрономические приборы, заготавливали дрова на знакомом северном берегу, прозванном сиднейцами мысом Русских[54]. Только в этот раз степс и бушприт по настоянию губернатора делали английские плотники под наблюдением портового корабельного мастера. Они делали замеры, тесали дерево, подправляли, крепили... Работали неторопливо, с долгими обязательными ленчами. Но когда закончили, Беллинсгаузен не нашёл ни малейшего изъяна. Новые степс и бушприт были изготовлены мастерски.

Наши плотники вдоль шкафутов соорудили продолговатые хлева, подгоняя доски так плотно, чтобы ни дождь, ни снег, ни морская вода в них не могли попасть.

Как и прежде, офицеров приглашали на общественные и частные вечера. Немало женских сердец замирало при виде подтянутых, галантных русских моряков в чёрных мундирах с позолоченными эполетами и пуговицами. Глядя на лихо кружащихся в танце своих молодцов, на порозовевших от волнения дам и девиц, Фаддей думал, что и самому как-то надо устраиваться, не век же одному куковать. Он всё чаще стал задумываться о женитьбе после того, как окончит поход. Кронштадт — город маленький, хоть и казарменно многолюдный. Почти все офицеры — и строевые морские, и армейские — знали друг друга, встречались в своём клубе. Друг Пётр Михайлович Рожнов, старожил Кронштадта, познакомил его однажды с секунд-майором Дмитрием Федосеевичем Байковым, командиром сапёрного батальона, который строил казённые дома. Это произошло как раз в то время, когда Фаддей приехал с Чёрного моря готовить поход к Южному полюсу. У Дмитрия Федосеевича была в Великолукском уезде деревенька Бурёхино, и он всё звал туда в гости. Перед самым отплытием в кругосветку в толпе провожавших Фаддей увидел майора с девочкой лет десяти-одиннадцати. И что с ним случилось в ту секунду, он так и не понял. Он почувствовал в сердце ощутимый толчок. Нечто потустороннее, божественное заставило ещё раз взглянуть на девочку-подростка в белом платье и шляпке с ленточками, из-под которой выбивались пепельные кудряшки. Лицо кругленькое, как блинчик, безмятежное, розовенькое; глаза молочно-голубые, широко распахнутые, ротик белозубый... В тот миг, когда их взгляды встретились, девочка вдруг перестала махать букетиком цветов и виновато опустила глаза. Это мгновение отпечаталось в памяти и нет-нет да и возникало перед ним, чаще перед сном после молитвы. Знал Фаддей — не ровня они, тридцать лет разницы. Но что же заставляло его всё чаще вспоминать эту лучистую девочку?..

Из ресторации или буфетов всегда нёсся шум. Там пировали красно-мундирные офицеры полка «Новый Южный Уэльс» и с ними двое русских с «Мирного» — лейтенант Анненков и мичман Новосильский. Мичман ещё в первом посещении Порт-Джексона подружился с лейтенантом Блюифильдом, который несмотря на юный возраст, успел повоевать с французами в Испании и восхищал всех своим потрясающим умением пить. На каждый тост он отвечал тостом. Остальные офицеры пили лёгкое вино, а Блюифильд наливал в бокал чистый джин и разом опрокидывал, причём почти не пьянел.

В полночь балы и пирушки заканчивались. Моряки садились на гребные катера и разъезжались по шлюпам, а англичане разбредались по квартирам и казармам. Сидней был невелик, до окраин доходили за полчаса.

30 октября Завадовский доложил, что шлюп вооружён совершенно, рангоут в порядке, можно отправляться в путь. Нанесли прощальные визиты начальникам и горожанам, с которыми познакомились и близко сошлись. Перевезли обсерваторию, мастерские, скот и птицу. Кроме кур, уток, баранов главный снабженец Брукс доставил сорок шесть свиней. В воскресенье 31 октября с приездом лоцмана снялись с якоря, но, увидев спешившего к «Востоку» командира порта, Беллинсгаузен застопорил ход. Джон Пайпер, как и Лачлин Макуари, делал всё возможное для русских. Грустно простившись с ним, отдав крепости салют, Фаддей приказал наполнить паруса. Не без сожаления оставляли русские моряки гостеприимный и благодатный край.

4

Как и полгода назад при выходе из залива, океан встретил суровым штормом. Через неделю он стих, и шлюпы огласились звуками животных и птиц, подобно Ноеву ковчегу: блеяли овцы, хрюкали свиньи, кричали на все лады птицы, а домашние попугаи со скрипучим клёкотом выливали на прохожих английские непристойности. Кенгуру, подарок Пайпера, ручной и чистоплотный, носился по палубам и забавлял матросов разными ужимками.

   — Не шлюп, а зверинец! — деланно негодовал Мишка, ему поручил Фаддей общий присмотр за живностью.

В воскресенье 7 ноября к обеду приехал Лазарев. Беллинсгаузен объявил ему, что намерен вести экспедицию в сторону Новой Зеландии.

   — А инструкция? — насторожился Михаил Петрович.

   — Инструкция составлялась по картам и в тёплых кабинетах.

   — Надеюсь, вы объясните причину.

   — Обязательно. Сей курс отвлечёт нас на восток по причине господствующих здесь западных ветров, приблизит к путям капитана Кука. Стоит ли торить по проторённому?

   — Пожалуй, вы правы. Так куда идём?