Беллинсгаузен

И тут неожиданно пришла мысль: да ведь на манёврах он, по существу, присутствовал на похоронах родного флота, под чьими парусами прошли все его годы. Тёмные, дымные, грязные чудовища, чавкая шлицами, как свиньи, шли на смену белокрылым кораблям, фрегатам, бригантинам, корветам. И ничего тут не поделать. Эпоху сменяла другая эпоха.

Наверное, так же чувствовали себя гидротехники, привыкшие к священной силе чистой работающей воды, при виде огнедышащей паровой машины. Её привезли из Шотландии. Весила она 88 тонн и двумя насосами выкачивала в час тысячу кубометров воды. Запускали её двенадцать мастеровых-британцев. Десять из них уехали, а двое — помощник инженера Адам Смит и кузнец Уильям Брюс — остались и приняли русское подданство. Позже запустили вторую машину по чертежам Смита, но изготовленную на русских заводах, в том числе и на Кронштадтском литейном. Должно быть, успех вскружил голову Смиту. Почувствовав себя незаменимым, он предъявил ультиматум: либо вдвое увеличить жалованье и предоставить казённую квартиру, либо уволить. Русского мастерового Романа Дмитриева спросили, сумеет ли он управлять обеими паровыми водоотливными машинами, на что техник с достоинством ответил: «Могу и без аглицких мастеров». Тогда Смита уволили. Но это к слову. Главное, паровая машина прочно входила в жизнь. На Охте заложили первый парофрегат «Архимед» с винтом по чертежам полковника Ивана Афанасьевича Амосова. Корпус делали из лиственных пород с частичным использованием дуба и сосны. В бортах прорезали двадцать восемь пушечных портов: для 36-фунтовых орудий. Его привели на кронштадтский рейд, установили котлы и машину в 300 сил. Двухлопастный винт имел диаметр 4,6 метра.

Кроме парового двигателя фрегат нёс парусное вооружение. На испытаниях «Архимед» развивал скорость пять узлов. Этот корабль дал жизнь судам совершенно нового типа — винтовых паропарусных быстроходных фрегатов в переход от использования ветра и паруса к пару и винтовому движителю.

К огорчению сторонников пара и радости парусников, «Архимед» недолго служил флоту. Возвращаясь в Кронштадт из Дании под парусами, он наскочил на рифы у острова Борнхольм. Большим волнением, несмотря на все старания команды, корабль потащило на мель, бросило на острые камни, пробив борт. Капитан I ранга Глазенап принял решение высадить команду на берег. Подошедшие парофрегаты «Камчатка» и «Отважный» доставили матросов в Кронштадт. Беллинсгаузен знал Глазенапа как исполнительного, умелого морехода и постарался, как мог, оправдать капитана. Военно-морской суд Кронштадтского порта признал невиновность командира в гибели фрегата и освободил Глазенапа от ответственности.

Умом Фаддей понимал, что движение к новому не остановить, как и время. Но сердцем он жалел паруса. Они требовали от человека любви и сильной отдачи, как преданности в дружбе, отважности в бою, крепости в страданиях. Только в управлении парусами, в борьбе со стихийными невзгодами, непокорными ветрами проявлялся характер настоящего плавателя.

Он вспоминал Ивана Завадовского, Ивана Игнатьева, Митеньку Демидова, Константина Торнсона, помощников своих на «Востоке» в труднейшем походе к Южному континенту, макросов, безропотно исполнявших подчас невыносимую работу. Все они были настоящими парусниками. Где же они сейчас?.. Завадовский, слышал, адмиральствует на Дунае, Игнатьев с Демидовым ушли в отставку. Торнсон…

13 июля 1826 года Фаддея не было в Кронштадте, он оставался в Петербурге в должности главного цейхмейстера и дежурного генерала при Морском министерстве. Но слышал от других, что происходило в тот день в Кронштадте. «Ах вы, молодые, пылкие головушки, собрались обух плетью перешибить...»

На адмиральском корабле «Князь Владимир» под вымпелом главного командира порта Фёдора Васильевича Моллера, брата министра Антоши, выстрелила пушка. Корабли на большом кронштадтском рейде выстроились в кильватерную колонну, и с каждого на флагман прибыли старший офицер, лейтенант и мичман — свидетели совершения приговора над моряками-декабристами. Пятнадцать из восемнадцати заговорщиков привезли из Петропавловской крепости в полной форме при орденах и личном оружии. Флотский прокурор зачитал приговор: государственные преступники лишались чинов и дворянства, десятерых ждала каторга, пятерых разжаловали в матросы. По обряду морской службы под барабанную дробь над головами сломали надпиленные сабли и бросили обломки за борт, туда же полетели сорванные с мундиров эполеты.