«Белое дело». Генерал Корнилов

Под каким политическим лозунгом этот порядок мыслился? Деникин, в частности, утверждает, что это не слишком заботило Крымова: он, как и будущие «белые вожди», не считал своей задачей предрешение будущего государственного строя. Однако свидетельства самих крымовцев вносят в это существенные коррективы. Так, упомянутый нами начальник штаба Уссурийской дивизии полковник Г. Дементьев прямо утверждал, что Крымов неоднократно говорил о «ничтожестве Керенского», о «преступной работе Петроградского Совета» и высказывался «за необходимость возведения на престол великого князя Михаила Александровича». Нетерпеливый и резкий, он проявлял недовольство брусиловской Ставкой: считал, что там недооценивают внутреннее положение страны, требовал безотлагательных контрреволюционных действий. Иначе, грозил Крымов, «я полезу на рожон, заварю такую кашу, что ее ле скоро удастся расхлебать».

Крымов просил начальника штаба Ставки генерала А. Лукомского перебросить его корпус на пути, ведущие к Могилеву, Москве и Петрограду, или в крайнем случае включить его в состав 8-й армии Корнилова, действовавшей на Юго-Западном фронте. Он лично побывал в штабе Корнилова, но вернулся в Кишинев (где находился штаб 3-го конного корпуса) раздосадованным: Корнилов склонялся к тому, чтобы сначала одержать несколько побед над немцами, «а уже после этого расправиться с керенщиной и Петроградским совдепом».

Такой подход нервировал Крымова, и, по имеющимся данным, он некоторое время не считал нужным сообщать Корнилову о своей организации, по-видимому не исключая возможности самому возглавить «движение». Только после того как Корнилов был назначен командующим Юго-Западным фронтом, а затем Верховным главнокомандующим (а это произошло в июле), Крымов признал его первенство. Но решительность Крымова, его контрреволюционная агрессивность, почти откровенный монархизм делали «крымовскую организацию», пожалуй, наиболее правой в составе всего фронта будущей корниловщины. Можно было бы сказать, что Крымов был большим корниловцем, чем сам Корнилов. И не этим ли объясняется, что Керенский, по-видимому осведомленный о настроениях Крымова, одним из главнейших условий соглашения с Корниловым относительно переброски 3-го конного корпуса к Петрограду (в конце августа) ставил отстранение Крымова от командования? Корнилову он, по-видимому, еще кое-как доверял, Крымову — нет.

Бросим теперь самый общий, «подытоживающий» взгляд на деятельность тех правых сил, которые поставили задачу не только пресечь дальнейшее развитие и углубление революции, но и решительно повернуть события вспять, к дофевральским рубежам. К лету 1917 г. эти силы уже вступили в этап консолидации и организации, но деятельность их тогда можно было бы охарактеризовать как «вялый старт». Благоприятной ситуации для их активности пока не было. Еще только шел поиск «крупной личности», способной стать во главе, еще правые, реакционные силы не преодолели своей политической изоляции. Пролетариат все решительнее шел за большевиками, буржуазные круги «кадетизировались», а кадеты, вынужденные считаться с общей революционной обстановкой, все еще держались политики коалиции с правыми социалистами. Между этими флангами колыхалась огромная мелкобуржуазная масса, ведомая меньшевиками и эсерами. В ходе Февральской революции эта масса, обладающая естественным механизмом приспособленчества и адаптации, «революционизировалась». Однако при другом стечении обстоятельств она могла столь же быстро и «контрреволюционизироваться».

Национализм и шовинизм — лучшее, опробованное средство для такого рода метаморфоз. Реакция, антибольшевизм, несомненно, делали ставку на них…

* * *

Еще в декабре 1916 — январе 1917 г. царское правительство по согласованию со своими антантовскими союзниками приняло решение о проведении весной 1917 г. наступления на русско-германском фронте. В сочетании с действиями союзных войск на Западе оно должно было привести к полному разгрому Германии. Николай II связывал с этим наступлением большие надежды. Он надеялся, что успех наступления, победа в войне, подняв волну казенного патриотизма и шовинизма, «снимут» давление либеральной оппозиции и серьезно ослабят массовое революционное движение. Февральская революция опрокинула эти надежды. Однако по мере развития последующих событий идея наступления, способного реализовать не только и даже не столько стратегические, сколько политические расчеты власть имущих, ожила вновь, на этот раз в умах министров Временного правительства. Член ЦК кадетской партии В. Маклаков так сформулировал планы, связанные с наступлением: «Если нам действительно удастся наступать… и вести войну так же серьезно, как мы вели ее раньше, тогда быстро наступит полное выздоровление России. Тогда оправдается и укрепится наша власть…»