На совещание должен был выехать управляющий военным министерством Б. Савинков (Филоненко уже находился в Ставке). Перед отъездом Керенский вновь пригласил Савинкова и дал ему поручение, которое касалось не частного вопроса — проекта о комиссарах и комитетах (этот вопрос уже фактически был решен), а всей проблемы своих взаимоотношений с Корниловым, Ставкой. Керенский наконец выразил согласие на включение частей Петроградского военного округа в состав формируемой Петроградской армии и подчинение его таким образом Главковерху, но с одной важной оговоркой: из округа выделяется сам Петроград, который по-прежнему останется в ведении военного министра (иначе нас здесь «скушают», сказал Керенский). На тот случай, если в соответствии с имеющимися сведениями в городе в конце августа произойдет повое «выступление большевиков», Савинков должен был «испросить» у Ставки кавалерийские части для проведения в жизнь военного положения и разгрома большевиков. По этим инструкциям выходило, что намерения Керенского и Корнилова в значительной степени совпали, ведь Корнилов, как мы знаем, уже отдал приказ о переброске 3-го конного корпуса, Туземной дивизии и других частей поближе к Петрограду. Более того, они уже начали движение к нему. По, идя навстречу Корнилову в важнейшем вопросе подвода фронтовых войск к революционной столице, Керенский выставил своп условия: чтобы особо подозрительный для него Главный комитет «Союза офицеров» был «выведен» из Ставки. Для проведения этого второго пункта, точнее, для предварительного негласного расследования деятельности «Союза офицеров» с Савинковым и сопровождавшим его помощником военного министра (шурином Керенского) В. Барановским выехал начальник контрразведки Миронов.
23 августа они прибыли в Ставку. Тут же из Ставки были удалены Завойко и некий профессор Яковлев, разрабатывавший здесь аграрную и продовольственную программы. Совещание о комиссарах и комитетах в общем но очень интересовало как Корнилова, так и Савинкова. В присутствии только высших чинов Ставки (генералов Л. Лукомского, И. Романовского и др.), а то и с глазу на глаз они договаривались о совместных действиях.
Довольно быстро договорились о выделении Петрограда и его окрестностей (так называемого Петроградского военного губернаторства) из пределов Петроградского военного округа, который передавался в подчинение Ставки. Какой был смысл Корнилову возражать против этого, если в Петроград, пусть подчиненный военному министру, вводились его, корниловские войска? Далее Савинков в соответствии с поручениями Керенского заявил: поскольку у правительства существует опасение, что при введении в действие законопроектов, основанных на корниловской «записке», могут возникнуть «серьезные осложнения», усугубленные ожидаемым в конце августа «выступлением большевиков», то необходимо принять соответствующие меры. Правительство просит поэтому отдать распоряжение, чтобы 3-й конный корпус и другие части были «подтянуты» к столице. В случае если большевиков поддержат Советы рабочих и солдатских депутатов, говорил Савинков, придется действовать и против них. При этом, подчеркнул он, «действия должны быть самые решительные и беспощадные», на что получил ответ Корнилова, что «иных действий он не понимает и что инструкции будут даны соответствующие». В. Барановский тут же поддержал Савинкова и Корнилова. «Конечно, — сказал он, — необходимо действовать самым решительным образом и ударить так, чтобы почувствовала вся Россия». Окончательно договорились так: когда войска будут подтянуты к Петрограду (приблизительно 27–28 августа), Корнилов телеграфно сообщит об этом Савинкову, и Петроградское военное губернаторство должно быть объявлено на военном положении. Все, таким образом, вращалось вокруг предполагаемого «выступления большевиков». На нем строились все расчеты.
Савинков затем передал личную просьбу, даже требование Керенского — не вводить в Петроград «Дикую», дивизию, так как «неудобно», чтобы «русские дела» решали «инородцы», и, самое главное, не ставить во главе 3-го конного корпуса генерала А. Крымова, поскольку, как сказал Савинков, с его именем связываются такие побуждения, которыми он, может быть, и не руководствуется. Это означало, что Крымову, как подозреваемому в монархизме, выражается персональное недоверие. Любопытный, примечательный факт, особенно для историков, отводящих важную роль в событиях 1917 г. некоему «масонскому сообществу». По имеющимся данным, масонами были как Керенский, так и Крымов; и казалось бы, между ними должно было существовать полное взаимопонимание. На деле было иначе…