«Белое дело». Генерал Корнилов

Много лет спустя, уже на закате своих дней, в США Керенский приоткрыл подоплеку своей «надпартийной» деятельности в канун Февраля. Он сдержанно рассказал об организации, построенной по типу масонских лож, к которой принадлежал с 1912 г. Мы, писал Керенский, «работали как союз всех конструктивных сил демократии, как коалиция». В эту коалицию пытались втянуть… даже большевиков через созданное в конце 1914 г. некое «Информационное бюро». Но, как писал руководитель Русского бюро ЦК РСДРП (б) А. Шляпников, большевикам было совершенно ясно, что Керенский и другие «тащились за либералами по всем основным вопросам внутренней и внешней политики, а потому контакт с ними возможен был лишь информационный, технический, от случая к случаю, не больше».

К Новому году становилось все более очевидным, что исход борьбы с царизмом будут решать силы, не связанные с оппозицией и Думой, силы, накапливавшиеся в рабочих кварталах Питера, по Керенский упорно продолжал «направлять энергию каждого на национальное единство, а не на классовый антагонизм». Выступая в Думе 16 декабря, он говорил: «Спасение государства возможно только объединенными силами всего парода, и это спасение государства соединенными силами всего народа, конечно, возможно только тогда, когда между представителями всех живых сил страны, всех творческих ее классов и слоев будет создано активное и действенное соглашение…» Это была утопия: классовые и другие противоречия в российском обществе зашли так далеко, что ни о каком «действенном соглашении» не могло быть и речи. Через несколько месяцев Керенский, поднятый волной Февральской революции к вершинам власти, хорошо ощутит это. А пока за лозунгами примирения и соглашения скрывались боязнь крутых перемен с непредвиденными последствиями, страх перед народной революцией. Но, как говорил хорошо знавший Керенского «беспартийный социалист» Н. Суханов, его «бурнопламенный импрессионизм» перехлестывал через край. «Шуйца» (левизна) Керенского, по свидетельству того же Суханова, имела свою психологическую основу: он уже видел себя «немножко Бонапартом».

В плане статьи «Уроки войны», составленном в начале 1917 г., В. И. Ленин записал тезис: «Подход социально-экономический. «Not kennt kein Gebot»^{3}, т. e. «Нужда не признает никаких законов».

Конец 1916 г. принес рабочему классу, крестьянству и солдатской массе новые тяготы и страдания. Мобилизации, рост дороговизны, длинные «хвосты» за хлебом, оскорбляющие слухи о «пире во время чумы» там, «наверху», о Гришке Распутине. Классовая ненависть, которой так страшились богомольный царь, «плохие заговорщики» Милюков с Гучковым и «бурнопламенный импрессионист» Керенский, вот-вот должна была прорваться наружу. Улица готова была «заговорить».

В начале декабря 1916 г. Русское бюро ЦК РСДРП (б) сообщало В. И. Ленину в Цюрих: «Скоро ли все это кончится? — звучит положительно всюду. Рабочее движение в этом году отличает рост стачек по всей стране». Большевики усиленно работали в пролетарской массе, готовили забастовки и демонстрации 9 января, в годовщину Кровавого воскресенья — великого урока, полученного питерскими рабочими в трудной школе российской пролетарской борьбы. А в Швейцарии, из «проклятого далека», Ленин все пристальней вглядывался в российскую действительность. Как раз в конце 1916 г. связи с Россией восстановились, значительно укрепились. Ценной информации поступало много, и Ленин с удовольствием писал И. Арманд: «Получены письма Львова и Челнокова (их переслали информаторы В. И. Ленина, — Г. И.), все о том же, об озлоблении в стране (против предателей, ведущих переговоры о сепаратном мире) etc. Настроение, пишут, архиреволюционное»^{4}

. Владимир Ильич тосковал по России. В том же письме И. Арманд он написал: «Хорошо на горах зимой! Прелесть и Россией пахнет»^{5}.

Во что выльется «архиреволюционное настроение» там, в России? «Империалистические экономисты» — группа Г. Пятакова — Н. Бухарина — К. Радека «предписывала» «чистую» социальную революцию, ненужность борьбы за демократию, уже раздавленную империализмом и милитаризмом. Ленин решительно отвергал это мнение: «Надо уметь соединить[1]

борьбу за демократию и борьбу за социалистическую революцию, подчиняя первую второй»^{6}. Но пролетариат должен вести эту борьбу самостоятельно, не связывая себя совместными действиями с оппортунистами, оборонцами. Ленин хороню представлял себе опасность оппортунизма, силу его политической пошлости. Когда в декабре 1916 г. из России пришло известие, что издатели недовольны резкими ленинскими высказываниями против К. Каутского в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма», В. И. Ленин с горечью, но и с гордостью писал: «Вот она, судьба моя. Одна боевая кампания за другой — против политических глупостей, пошлостей, оппортунизма и т. д. Это с 1893 года. И ненависть пошляков из-за этого. Ну, а я все же не променял бы сей судьбы на «мир» с пошляками»^{7}.