Белые искры снега

До конца второго урока мы досидели без особых происшествий. Детишки корпели над сочинениями, время от времени пытаясь списать откуда-нибудь, а я лениво следила за ними и пыталась распланировать свой день. Интересно, во сколько часов мы вернемся с мероприятия, на которое мне нужно будет сопроводить трех человек с класса? И вообще, кто это? Если среди них окажется Зарецкий, будет не смешно. Он достал меня так, что я не видеть, не слышать его больше не желаю. Завтра проведу последний урок – открытый – в этом милом кабинете, получу от Светланы Викторовны все, что нужно для подтверждения прохождения практики, и больше не вспомню школу № 8, как страшный сон.

Под конец урока от скуки я стала делать ставки сама с собой, какую из тем выберет осточертевший мне Енот Адольфыч. Тем для сочинения было несколько, и каждая из них была связана с тем или иным направлением в поэзии Серебряного века.

Зарецкий сдал свою работу, когда стопочка тетрадей на краю учительского стола была совсем еще тонкой – сочинения были готовы у тех, кто либо не знал, что писать, либо у тех, кто был настолько умен, что все уже написал. Ярослав небрежно положил тетрадь, даже не взглянув на меня. А я ждала, что он хоть как-то сможет скрасить мне минуты ожидания, скажет что-нибудь веселое или, по обыкновению, глупое. Однако Принц был насуплен и чем-то недоволен. Почти сразу после него свою работу сдал и Степан Вшивков.

– Спасибо, милая, – развязно шепнул он мне. Зарецкий, который еще и пары шагов не сделал, услышал и обернулся. В его глазах читался немой укор.

– Анастасия Владимировна, – тут же добавил Степан. Я по-злодейски ухмыльнулась. Не за что, милый Вшивков.

– Все написал, Ярыч? – весело спросил Зарецкого Степа и похлопал по спине.

– Ну не три четверти. Естественно, все.

– И я почти все!

– Ребята, тихо! – повысила я голос. – Написали и выходите. Не мешайте остальным. Осталось десять минут, – известила я спешно пишущих школьников. Мое известие их не обрадовало.

Как и в случае с предыдущим одиннадцатым классом, сочинение дописывали на перемене, и последние ученики – стайка прилежных девочек – упорхнули, только лишь заслышав звонок, возвещающий о новом уроке.

– До свидания! – хором сказали девчонки, убегая из класса.

– До свидания, – ответила я и потерла лоб. Первую половину порученного я сделала – провела два сочинения, отсидев четыре урока. Осталось съездить на мероприятие, и я буду свободна как ветер. Светлана Викторовна обещала, что ко мне придет одна из завучей и все объяснит, и в ожидании этого, я стала листать работы, написанные не в толстых тетрадях по литературе с классной работой, а тоненькие, восемнадцатилистовые, в линеечку, предназначенные только для сочинений. Те, кто забыл принести такую тетрадь из дома, писали свои работы на двойных листочках.

Первой, конечно же, я вытащила тетрадку Зарецкого. Сочинений с начала учебного года они написали порядочно – писали после каждого изученного произведения. Я почему-то думала, что Ярочка выберет футуризм – Маяковского, Хлебникова, Северянина. Мне казалось, что если бы Зарецкий был поэтом, он был бы таким, как автор «Облака в штанах». Ярким, громким, необычным. Однако я ошиблась. Сочинение он стал писать об акмеизме, и особенно много внимания уделил Анне Ахматовой.

К моему удивлению, у Ярослава был довольно-таки неплохой язык, да и размышлять и анализировать он, видимо, все же умел, хотя изредка делался жутким дураком. С грамматикой у него тоже все было очень хорошо, единственное, что ему не давалось в совершенстве – так это пунктуация.

Я читала его сочинения, написанные мелким убористым почерком, и мне как будто бы открывался новый Ярослав Зарецкий – вдумчивый, рассудительный, тонко чувствующий для своего возраста молодой человек, умеющий отлично излагать свои мысли. Нет, его сочинения не были идеальными – как и любой другой, пусть даже умный ученик, он мог ошибаться, в чем-то путаться, допускать логические ошибки или перескакивать с одного на другое, но каким-то образом он всегда выхватывал главное, приходил к нужной мысли, зрил в самый корень проблемы. Он, на первый взгляд высокомерный и нервный, умел рассуждать и, кажется, любил это делать. То ли у него была отличная интуиция, то ли он прекрасно разбирался в литературе, несмотря на возраст, но он точно не списывал и не повторял вслед за кем-то – Зарецкий думал.

Увы, дочитать сочинение Ярослава до конца я не успела – в класс, хиленько, для проформы, постучавшись, вошла завуч, очень представительная высокая женщина в модном костюмчике и с высокой прической. Просто не учитель, а какой-нибудь финансовый директор в фирме.

– Здравствуйте! Анастасия Владимировна? – уточнила она у меня.

– Да-да, здравствуйте, – запоздало поздоровалась и я, вставая и поспешно откладывая раскрытую тетрадку Зарецкого на стол.