Белые витязи

Вот, например, вольноопределяющийся рядовой Иванченко. До войны за год он был воспитанником классической гимназии в Москве. Ему только что наступило 15 лет, когда, увлечённый сербским делом и зная, что его так не отпустят, он бежал от греков и латинян, без паспорта пробрался через австрийскую границу для того, чтоб в Лемберге узнать об окончании войны. Что ему было делать? Назад возврата нет, да и семья примет крайне не ласково. Мальчик ещё, он принимается за сельские работы, поступает к какому-то русину и в поте лица зарабатывает хлеб свой. Потом он попадает в Румынию к нашим старообрядцам. Они его делают у себя учителем русского языка. Дают ему избу, кормят, дело идёт так хорошо, что у Иванченки оказывается уже тележка и лошадь. В это время начинается война с турками. Иванченко продаёт всё, продаёт телегу, лошадь и определяется добровольцем-солдатом в румынскую армию. Вместе с румынами он участвует в гривицких делах, ходит в секреты, наконец, там ему становится невтерпёж. Румынские офицеры так грубы со своими солдатами, что наши армейцы — идеал вежливости сравнительно с ними. Притом же Иванченке, как добровольцу, отпускается не пища, а по франку в день, и притом отпускается на бумаге, а не в действительности. Не умирать же с голоду. Явился в 16-ю дивизию к Скобелеву.

   — Я есть хочу! — обращается он к генералу. — Возьмите меня к себе в дивизию.

   — Ну, вот что, я вам дам денег, отправляйтесь к родным домой.

   — Значит, тогда прощайте.

   — А что так?

   — Потому что я драться хочу более, чем есть... Останусь в таком случае с румынами.

   — Что же мне делать с вами?

   — Возьмите к себе.

   — Да как же взять-то? Ведь вы числитесь в румынских войсках.

   — Вашему-ству стоит только захотеть.

Тот его и определил в Углицкий полк. С полком мальчик неразлучен и в траншеях, и на турок ходит, и с солдатами недавний классик чувствует себя как нельзя лучше... Его очень любили и берегли. Встречается опять со Скобелевым.

   — Ну, послушайте, миленький... Я вас хочу домой отправить. К родным.

   — Они меня не примут.

   — Я вам дам средство кончить курс. Назначу вам стипендию.

   — А я сбегу всё-таки и опять сюда... Ведь из классической гимназии Скобелевым не выйдешь.

Так его Скобелев и оставил в походе...

Еду я раз со Скобелевым по Брестовцу — навстречу офицер. Истомлённый, усталый...

   — Ваше-ство... Послан к вам.

   — Обедали?..

   — Нет... Послан к вам...

   — Ну, едем обедать сначала...

   — Помилуйте, я весь оборван!..

   — У меня дам не будет.

После третьей Плевны идёт Скобелев по Бухаресту. Поравнялся с офицером... Худой, в пыли весь, всё старо на нём, отрёпано...

   — Какого полка?

Тот сказал.

   — Что же вы здесь делаете?..

   — Обедать приехал... Наголодались мы на позиции-то…

   — Где же вы обедать будете?

   — Да... не знаю... Совался я... Дорого, помилуйте... Невозможно даже... Да и как войдёшь-то... в хороший ресторан стыдно и показаться...

   — Вот ещё. Чего же это стыдиться? Трудов да боевых лишений?.. Пойдём со мною.

Берёт того под руку, ведёт к Брофту, угощает... Рекомендует знакомым.

Сытый и довольный выходит офицер... Придя домой, в жалкий отелишко, где остановился, — застаёт пакет от Скобелева.

«Обедая, вы позабыли около своей тарелки восемь полуимпериалов... Денег терять не следует. Посылаю их к вам!.. М. Скобелев».

Понятно, какое впечатление всё это производило на молодёжь.

Очевидно, что за любовь и Скобелев отвечал заботливостью. Кстати, один характерный факт: в скобелевских траншеях, когда генерал проходил мимо, солдатам было приказано не вставать. Это возмутило скалозубов. Скобелев же объяснил просто:

Солдату отдых нужен. Коли он будет вскакивать, так или генерал не показывайся на позицию, не живи с ними, или солдат вечно будет в устали...

XVI

В октябре 1877 года, побывав на левом фланге нашей Дунайской армии и объехав затем позиции Гурко вокруг Плевно, я встретил в главной квартире М. Д. Скобелева. Штаб его был расположен в Брестовце.

   — Вы меня совсем позабыли... А Мак-Гахан приехал уже в Брестовец...

   — Ия буду на днях.

   — Отлично... Я вот к «генералу» приехал, — указал он на отца...

Я сообразил, что отношения между ними колеблются требованием денег с одной и скупостью с другой стороны.

   — Приехал и жалею... Его превосходительство сегодня не в духе...

   — Ладно...

   — А вы бы к старшим, генерал, относились попочтительнее... Вы знаете, что воинская дисциплина не допускает неуместных замечаний...

И оба расхохотались.

В Брестовец я выехал на другой же день...

   — Где генерал? — спрашиваю я на улицах этого села, сплошь осыпавшихся гранатами с ближайших турецких позиций... Иной раз нельзя было выйти из болгарской землянки, чтобы у самых ног не шлёпнулась пуля или не просвистел мимо ушей осколок разорвавшегося где-то артиллерийского снаряда.

   — Где генерал?

   — А вишь, перестрелка с левого хлангу идёт!.. — заметил солдат.

   — Ну?

   — Значит, это он объезжает позицию.