Белый брат Виннету (Виннету - 2)

- Он поступил опрометчиво. Любой увидевший ваш "бурелом" поймет, что его свалила рука человека. Пни и щепки сразу же выдадут вашу тайну.

- Вы не найдете там ни одного пня и ни одной щепки. Мы подкапывали деревья и валили их вместе с корнями, а затем спускали на веревках на скальные уступы.

- Неужели у Ульмана хватило людей для такой работы?

- Сейчас у него работает сорок человек.

- Но тогда ему нечего опасаться нападения. В такой крепости и с таким войском он устоит против тысячи разбойников. Есть ли у него связь с внешним миром?

- Раз в две недели к нему приходит караван вьючных мулов. Он привозит все необходимое и увозит под охраной намытое золотое.

- Есть ли охрана у прохода?

- Только ночью, а днем в окрестностях бродит нанятый хозяином охотник. Он поставляет в лагерь дичь. Уж он-то никого чужого не пропустит.

- Вы уже успели построить что-нибудь в долине?

- Пока еще нет. Мистер Ульман с семейством устроился в большой палатке. В палатке поменьше устроен склад продовольствия, а вокруг стоят шалаши, где живут рабочие. Оружия хватает: у каждого имеется двустволка и револьвер.

- Добро пожаловать на бонансу, господа разбойники! - развеселился вдруг Олд Дэт. - Вам там готовят горячий прием! Но все же нам надо опередить их. Поэтому пора на боковую, иначе нам не выдержать завтрашней скачки.

Несмотря на предыдущую бессонную ночь, я не мог сомкнуть глаз. Все мои мысли крутились вокруг Гибсона, которого, как я надеялся, поймаю на следующий день. Олд Дэт, против обыкновения, тоже не мог уснуть. Старик ворочался, вздыхал и что-то невнятно бормотал - видно, его растревожила встреча с гамбусино и его рассказ о Хартоне.

Час спустя он встал, прислушался к ровному дыханию спутников и, убедившись, что все крепко спят, зашагал вдоль ручья. Индеец-часовой узнал его и не стал окликать. Прошло пятнадцать минут, полчаса. Старик не возвращался, и я, встревожившись, отправился за ним.

Он стоял в десяти минутах ходьбы от лагеря и смотрел на луну. Густая, мягкая трава заглушала мои шаги, хотя я и не старался приблизиться незаметно. Видно, старик был погружен в глубокие раздумья, потому что только когда я подошел к нему, он резко повернулся и направил на меня револьвер.

- Тысяча чертей! Кому и зачем понадобилось красться за мной? Хотите получить пулю?

Судя по тому, что Олд Дэт не сразу узнал меня, его мысли были слишком далеко.

- Ах, это вы! - воскликнул он наконец, словно с трудом очнувшись от тяжелого сна. - Еще немного, и вы получили бы пулю в живот. Я ведь на самом деле принял вас за лазутчика. Почему вы не спите?

- Мне не дают покоя мысли о Гибсоне и Олерте.

- Не тревожьтесь по пустякам. Завтра они будут в ваших руках. Но больше я вам ничем не смогу помочь. Мне придется остаться на бонансе.

- Нам придется расстаться? Но почему? Это тайна?

- Да.

- Ну что же, я уважаю ваши чувства и не хочу надоедать вам. Я слышал ваши вздохи и подумал, что смогу чем-то облегчить ваши страдания, сэр. Простите меня, ради Бога. Спокойной ночи.

И я повернулся, чтобы уйти. Но не успел я сделать и трех шагов, как услышал голос Олд Дэта:

- Не уходите! Вы правы, я страдаю, глубоко и искренне. Я знаю, вы умеете молчать и не станете судить меня слишком строго, поэтому я расскажу вам, что меня гнетет.

Он взял меня под руку и медленно повел вдоль ручья.

- Что вы вообще думаете обо мне? - неожиданно спросил он. - Что вы думаете о человеке, которого зовут Олд Дэт?

- Вы человек чести, за что я вас люблю и глубоко уважаю.

- А случалось ли вам когда-нибудь совершить преступление? Я говорю не о непослушании или яблоках, украденных в чужом саду, а о настоящем преступлении, за которое надо отвечать перед судом?

- Слава Богу, пока нет, и надеюсь, что и в будущем совесть моя будет чиста перед людьми.

- Я вам завидую, сэр, вы счастливый человек. Совесть, ежедневно грызущая душу, - вот самое страшное и суровое наказание.

Его слова и тон, которым он их произнес, тронули меня до глубины души. Безусловно, этот человек страдал, неизвестное мне преступление тяжелым камнем лежало на его сердце, иначе он не стал бы говорить с такой скорбью. Я молчал, зная, что никакие мои утешения не смягчат его боль. Прошло несколько долгих минут, пока он не заговорил опять:

- Я доподлинно убедился, что высшая справедливость существует и что страшнее суда присяжных - суд, творящийся в душе человека и напоминающий днем и ночью о содеянном. Может быть, если я расскажу вам все, мне станет легче. Но почему именно вам? Несмотря на вашу молодость, вы снискали мое доверие и уважение, кроме того, я предчувствую, что завтра случится что-то, что помешает мне покаяться.

- Что с вами, сэр? Неужели вы думаете о смерти?

- Мне в самом деле кажется, что скоро я умру. Но меня пугает не это. Я должен успеть вернуть долги... Вы слышали, что гамбусино рассказал о некоем Фреде Хартоне? Что вы скажете о его брате?

- Ветреный и беспечный молодой человек.