Белый Бурхан

А отцу Никандру и невдомек было, что такая волна поднялась за его спиной...

Вот уж осталась справа Катунь, через которую возок игумена перетащился на пароме, слева пошла Бия с суденышками на воде и бесконечной серой лентой соснового бора. Еще немного, и показались лазоревые купола пяти церквей, серая россыпь деревянных, сплошь одноэтажных домов, притиснутых к реке высоким яром. Среди этой серятины лишь кое-где белели каменные купеческие особняки.

Непролазная грязь улиц, прикрытых по краям деревянными тротуарами, остановила возок раньше, чем надо было. Отец Никандр хотел было вылезти, но только сокрушенно покачал головой. Возок ушел в грязь по самые оси, значит, в сапогах завязнешь посреди улицы, чин и звание свои осрамив!

- Хоть к гати подкати! - попросил игумен возницу.

Тот замахал кнутом, но лошади только дернули возок,

а сдвинуть его с места у них не достало сил - измаялись

за дорогу.

- Зазевался, поди? Ртом ворону словил?

- Какой там! Тута кругом - одна грязь! И в ведро, и в непогодь... Но, дьяволы! Каму отдам!

Скосил глаза отец Никандр: не врет возница. То тут, то там барахтались в грязи люди и экипажи. Осенив себя крестным знамением, отец Никандр неловко бухнулся в грязь, побрел, задирая полы одежд. Выбрался на тротуар, оглядел себя: срамота! Как в таком виде теперь к преосвященному идти?

- Улица-то как прозывается? - спросил он ором у возницы, тыча перстом себе под ноги. - Имя-то хоть есть у нее?

- Есть, как не быть! - ором же отозвался возница. - Болотная!

- А та что подале будет?

- Согренная, должно!

- А этот проулок?

- Заячий он!

Плюнул игумен от сердечной тоски: всю бийскую грязь на себя оберешь, пока в нужные покои грешное тело свое втащишь. Но делать нечего, и отец Никандр побрел по нелепому городу, кляня в душе и свою поездку, и зряшные потуги убедить кого-то в надвигающейся безмолвной и незримой беде.

С неодолимой скукой выслушал преосвященный его доклад, вяло пожурил за излишнее внимание к слухам, россказням и сплетням, перевернул разговор на монастырские дела, исподволь поинтересовался шкурками и мехами, намекнул, что отец Никандр живет неподалеку от Башкауса, где центр пушного промысла и, значит, в крайней дешевизне сия рухлядь, снятая со зверей. Договорился до того, что потребовал едва ли не прямо: недурно бы тебе, игумен, тюк-другой той пушнинки бросовой с собой по оказии и прихватить.

Игумен смущенно потупился. Он не предусмотрел этой простой вещи, да и не смел думать, что отца Макария помимо духовных, занимают еще и мирские дела. Поправился, когда уходил:

- По зиме, как только встанут зимники, позабочусь я о той рухляди! - И, подумав, прибавил: - Ежели на ту пору достанет у меня сил и времени на сие... Смута ойротская все может повернуть!

- Упредим ее, игумен. Всенепременно! На том и закончилась аудиенция. Напоследок викарий бормотнул по-голубиному, советуя не тревожиться попусту, тем паче, что и кроме игумена отдаленного от мирской суеты монастыря есть кому бдить святость и нерушимость веры православной. У отца Никандра коленки сами по себе подогнулись от дурного предчувствия: быть ему теперь в опале у викария!

- Надеюсь, что в Санкт-Петербург за четыре тысячи верст вы, игумен, по сему архипустейшему делу не помчитесь, сломя голову?

Глава третья

ДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ

Едва стаял первый ранний снежок, стал собираться на осеннюю ярмарку и Сабалдай. Отбил три десятка овец, навьючил на коней тюки с шерстью и шкурами. Сначала хотел взять с собой Орузака, но потом передумал. Он молодой хозяин, семью себе завел, пускай привыкает без отца хозяйничать. Отец хоть и крепок еще, но не вечен! Умрет зимой, кому на плечи все брать? Так и решил: Орузак дома останется, а Кураган с ним поедет!

Одна беда - кайчи младший сын. А кайчи - не хозяин: надо скот пасти, он будет песни петь! Песни, конечно, хорошие поет Кураган, но ими сыт не будешь. Тут уж Сабалдай себя винил - просмотрел сына, когда тот первый раз взял топшур в руки. Плетью надо было руки те ожечь, чтобы не тянулись никогда к опасной игрушке! Теперь поздно. Знают в долинах, что младший сын пастуха Сабалдая кайчи. Едут к нему, в гости зовут... Выходит, и кайчи нужен людям, как лекарь или кам?

На ярмарку выехали утром, чтобы к вечеру добраться до колесной дороги и по ней, с другими отарами и табунами, двинуться на Купчегень, от него - на Курай, оттуда до Кош-Агача совсем близко.

Уже где-то к вечеру нагнал их одинокий верховой с ружьем за плечами. Русский. Еле-еле подбирая слова, табаку попросил. Кураган протянул ему свою дымящуюся трубку, но верховой только головой мотнул: тороплюсь, мол. Отсыпал ему половину кисета кайчи в жестяную коробку, удивленно проследил, как тот из кусочка бумаги мастерил себе трубку, похожую на коровий рог, набил табаком, прикурил от спичек, кивнул головой в знак благодарности и поехал дальше.

- Неужели этот орус каждый раз себе новую трубку делает? - спросил Кураган у отца.

- Пипиросами они их зовут! - похвастался своей осведомленностью тот. А трубку мало кто из русских курит. Все - пипиросы!