Белый Бурхан

Шла пурга. Это Яшканчи определил по замершим вдруг деревьям, их внезапно опустившимся сучьям. Медленно ползущий по земле страх начал закрадываться в душу. Пурга - это всегда плохо. Сильный ветер, мороз и снег, летящий не клочьями, а охапками в два мужских кулака, легко сбивает с ног не только путника, но и всадника.

- Что делать? - спросил Яшканчи у облепленного снегом Сабалдая, подъехавшего к нему. - Замерзнем! Где Кураган?

- Тут был... Пещеру надо искать, Яшканчи. Дыру в горе.

- Ничего не видно, где ее искать?

Яшканчи спешился, повел коня в поводу, проверяя расщелины одну за другой. И хотя их было много, ни одна из них не могла надежно укрыть не только трех коней, но и одного человека... Может, за выступом какой скалы укрыться и разжечь костер? Бесполезно: сильный ветер раскидает головни и устроит зимний лесной пожар, если вообще даст заняться первому пламени на бересте!

Теперь и Сабалдай отстал. Курагана искать поехал?

Настоящая пурга всегда начинается внезапно: упадет тяжелым ветровым пластом вниз, придавленная морозом, ослепив и оглушив белыми вихрями и свистом, закладывающим уши. И сейчас так - сразу померкло все, ветер стих неожиданно, как и поднялся, началась спокойная, убаюкивающая, страшная в своей монотонности круговерть: будто кто-то метет и метет большим помелом, выметая мусор из большого аила.

Яшканчи стало жарко, и он понял, что замерзает. Окостеневшее лицо и негнущиеся даже в локтях и коленях руки и ноги сделали его беспомощным, почти неживым, хотя сердце стучало, а глаза застилали слезы, сразу же намерзающие на ресницах и щеках...

"Нет-нет! - содрогнулся он. - Только не здесь... Только не сейчас... Ведь Кайонок еще такой маленький... О, Кудай! Помоги мне!"

И тотчас произошло чудо - скалы разошлись, образовав широкую щель, в глубине которой оранжевым лохматым пятном метался в вихрях снега жаркий и спасительный костер, вокруг которого топтались люди.

Яшканчи на негнущихся ногах направился на огонь, упал, споткнувшись о камень. Сильные руки подхватили его, поставили, подтащили к огню...

- Ну, счастлив твой бог, Яшканчи! - покрутил головой Доможак, разгибая его ледяные пальцы, чтобы втиснуть в них стеклянный граненый стакан с белой жидкостью на самом дне. - Хорошо хранят тебя, пастух, духи гор!

Подъехали Сабалдай с Кураганом, превратившиеся за эти полторы или две версты в сосульки: у старика отвис и побурел нос, а борода стала похожей на ком снега; парень непрерывно хватался за лицо, уши, нос, дрыгал ногами, будто хотел с них сбросить что-то тяжелое и липкое...

- Обморозились? У меня есть жир, - сказал Хертек,- мы им часто пользуемся в наших горах... |

- Жир не поможет, - буркнул Доможак, - помогут только огонь и кабак-арака!..

За обломками скал царствовала непогода, а здесь было тепло и тихо. Уютно посапывал чайник, готовый закипеть. Дымили трубки в зубах. После выпитой кабак-араки у всех на душе было спокойно и печально.

- Спел бы ты нам, кайчи! - попросил Доможак. - Душа плачет по семье...

- Топшура нет, - хрипло обронил Сабалдай, - сгорел топшур. А новый мы купить не успели, кто-то нас опередил...

Доможак усмехнулся и протянул сверток:

- На, кайчи, возьми. Дарю тебе его на память.

Кураган схватил подарок, из глаз его брызнули слезы, которые он поспешно смахнул рукавом шубы.

- Спасибо, дядя Домоке! - прошептал он.

- Лучшая благодарность - песня! Пой, кайчи! Кураган положил ладонь на струны, сгорбился, как старик, упал головой на грудь. Сидел долго, не двигаясь. Потом выпрямился, зорко глянул куда-то вдаль...

Я пощупал смерть своими руками.

Она - холодна, постыла и не имеет лица.

Но я не боюсь ее, глупую,

Не она дает мне жизнь, хотя и отнимает ее...

Люди слушали и не верили, что у топшура всего две струны: они рычали, плакали, заливались смехом, стонали и кричали от боли и ужаса, тоски и надежды...

Мои черные, серые, красные горы

Видели все, что могут увидеть глаза.

Но они никогда не обливались слезами

И не видели слез на наших глазах...

Это была самая короткая песня Курагана, и Яшканчи даже не удивился, когда она кончилась:

Я умру, может быть, и исчезну навеки,

Но огонь моей жизни вспыхнет в душах других:

По яйлю идут и текут мои овцы

По Алтаю течет и бурлит моя кровь!

- Ты молодец, Кураган! - сказал Хертек глухо. - Но ты не знаешь настоящих песен. Тех песен, что заставляют браться за меч, чтобы сокрушить подлецов и паразитов!

Кураган растерялся, потом взглянул на друга отца, смутился:

- Я пел такие песни, но дядя Яшканчи сказал, что за них меня могут посадить в тюрьму, и сжег мой топшур!

Хертек пристально и осуждающе посмотрел на Яшканчи:

- Зачем мешать кайчи? Пусть поет!

- Но такие песни сейчас петь опасно! Повсюду шныряют русские стражники и люди в виде Бабинаса и Хомушки!

- Такие песни всегда было петь опасно! - резко сказал Хертек и коротко взглянул на жену, которая ждала его в Кош-Агаче и теперь присоединилась к мужу и его друзьям. - И стражники всегда ловили тех, кто пел такие песни! Значит, эти песни страшны для них? Они их пугают?