Белый Бурхан

Мальчишка втянул голову в плечи и с досадой посмотрел на Бабыя, как бы говоря: "Ходят тут без всякого дела, а мне дубят шкуру за вас!" В другой раз Бабый ободряюще улыбнулся бы сорванцу, но сейчас надо было держать мину солидности и многозначительности, чтобы самому не угодить под пытливый взор кого-либо из лам, а затем и под плети стражников, как неучу и самозванцу.

Ховрак вел Бабыя по камням, где когда-то, сотни лет назад, цвела и блистала столица древней Монголии Каракорум1, удивительно точно вписывающаяся в долину Орхона, по песчаным холмам которой рассыпались красивые сосновые рощи. Тогда их было куда больше, а значит, и сама река была многоводнее и стремительнее в своем божественном течении...

Почти точно на месте дацана "Эрдэнэ-дзу" в те времена сверкал невиданным великолепием и сказочным богатством дворец хана Угэдэя, третьего сына Чингисхана. Тогда он был центром и сердцем столицы, по нему судили заезжие люди о силе и могуществе великой страны и ее богатырского народа, покорившего мир от восхода и до заката солнца. А о том, что мир был покорен раз и навсегда, свидетельствовали каменные черепахи - символы бессмертия и вечности. На них ставились каменные плиты с указами владык Каракорума столицы Вселенной. Все в этом великом городе создавалось на тысячелетия. Одно и осталось от зыбкой той вечности - человеческая гордыня, бросившая вызов самому небу, и сейчас вызывающая только ироническую усмешку богов, по-настоящему оставшихся незыблемыми и бессмертными...

- Пришли, лхрамба, - сказал мальчик-ховрак, указывая на узорчатую массивную дверь. - Входите сами, мне запрещено показываться на глаза высоким ламам дацана...

Бабый кивнул: в монастырях всегда много запретов, особенно для ховраков и низких лам. Им нельзя проявлять излишнее любопытство, появляться на глаза высоким ламам без вызова и особой надобности, задавать вопросы, ответы на которые могут затруднить ламу или занять его драгоценное время, принадлежащее целиком и полностью только небу.

Мальчишка убежал, радостно пощелкивая по каменному полу подошвами деревянных гутулов.

Бабый не решался открыть дверь, за которой была его судьба, его будущее, жизнь и смерть, величие и ничтожество. Он почувствовал, как вспотела рука, взявшаяся за ручку, как предательски забегали глаза по серебряным узорам двери. Но он собрал все свое мужество и вошел.

Хамбо-лама Гонгор сидел у окна, забранного узорной решеткой, уложив ноги на узкую скамеечку, покрытую дорогим ковром с серебряным и золотым шитьем, и медленно переворачивал листы книги. По цвету шелковых тканей, в какие был обернут раскрытый том, и по раскраске полей каждого листа, Бабый понял, что хубилган штудирует бессмертный труд великого Цзонхавы "Лам-рим чэн-по". Это было хорошим знаком для Бабыя: перед уходом в странствие, он сам перечитал эту благословенную книгу. И если Гонгору придет в голову проверить его познания по этому труду. У новоявленного мудреца не будет никакой осечки...

- Недостойный вашего высокого внимания скромный служитель мудрости лхрамба Бабый приветствует вас, хубилган.

Гонгор вздрогнул: с такой фразой от таши-ламы к нему должен был прибыть старый сричжанге Мунко, которому много лун назад он вручил монету со знаками лотоса и Идама - пропуск в Кайлас. Но почему пришел не сам Мунко, а какой-то лхрамба?! Великий мудрец передумал или этот ученый лама прислан ему в помощники?

Хамбо-лама стремительно обернулся, задев книгу. Том свалился со столика, и тяжелые листы древнего манускрипта рассыпались по полу.

- Лхрамба Бабый? А где сричжанге Мунко?

- Он умер, хубилган. Луну назад. Бабый положил на ладонь монету и протянул ее Гон-гору:

- Вот ваш идам, хубилган. Мне его отдал Мунко.

Буддизм явился как бы черной плитой из драгоценного мрамора, на которой великий Цзонхава высек свой первый узор. Четыре грани этой плиты - четыре благородных истины: жизнь есть зло, рождена она желанием, отказ от жизни есть отказ от желаний, а путь к этому отказу лежит через учение, предлагающее всем людям восьмеричный путь, который и идет через восемь углов этой символической плиты. А сама плита - Вселенная: лицевая ее сторона - мир небожителей, обратная - земной мир.

Гонгор собрал рассыпанные листы, сложил их стопой, придавил одним из литых бурханов. Вздохнул: за тяжелый и опасный труд брался мастер Цзонхава, меняя стороны плиты и ее узоры, покушаясь на святая святых буддизма! Всегда находились и найдутся фанатики и просто глупые люди, чтобы обвинить в безбожии даже святого. И хотя уже тогда он был известным жрецом, основателем и настоятелем знаменитого храма, ему нужны были слава и почет, чтобы стать недосягаемым не только для черни, но и для сильных владык того времени!

С чего же, как и почему он начал свой узор по плите?