Белый Бурхан

Сдернул деревянную крышку с котла - пусто. И очаг еле-еле дымит... Хорошо же его жена встречает!

- Эй, женщина! Кто у нас был?

- Чейне... - слабо отозвалась Барагаа с орына. - Потом Ыныбас заехал за ней...

Учур так и сел. Вот это новости! Не хотел отец свою молодую жену отпускать, а она - тут. И стоило только ей появиться, как и дядя-орус тут!

- Вместе уехали?

- Вместе.

- Давно?

- Еще утром.

Э-э-э... Теперь не догонишь, не вернешь!

Учур недоуменно посмотрел на свои руки: правая, левая. С одной стороны - удачу за узду схватил, а с другой - потерял Чейне, выходит?.. А вместе с ней и все богатства отца, которые теперь, конечно же, достанутся Ыныбасу, если отец умрет! По закону гор достанутся...

Чейне любила свои горы, реки, леса, долины. И еще она любила свободу, которой, выйдя замуж за старого кама Оинчы, пользовалась вольготнее, чем у отца. Муж ни в чем не мешал ей, не приставал лишний раз со своими немощными ласками, а она, в свою очередь, старалась никак и ничем ему не досаждать. Ухаживала за мужем, как за отцом, и спала по большей части там, где спят в доме родителей девушки: у очага. Чейне знала, что Оинчы скоро умрет, и она по обычаю гор станет женой красивого и молодого брата мужа. Ыныбас ей нравился, и она каждую встречу ждала, что он предложит сам разделить с ней ложе и стать его женой раньше, чем умрет Оинчы, но он не делал этого. А у нее вряд ли хватило бы сил ему сопротивляться...

Когда Ыныбас появился в аиле Учура, она обрадовалась. Сын мужа был нахален, и останься Чейне ночевать у Барагаа, он не упустил бы случая среди ночи овладеть ею. Потому она и вызвалась проводить Ыныбаса сама до аила мужа, хотя не имела права не только предлагать свои услуги, но и вообще говорить с ним о чем-либо! Но страх перед грубыми руками Учура оказался для Чейне сильнее стыда и обычаев...

Солнце светило им в спины, и потому две тени верховых шли впереди коней. И Чейне казалось иногда, что не они с Ыныбасом подъезжали к раскаленным солнечным утренним огнем горам, а сами горы сказочными жеребцами взметываются в небо от серой узкой тропы. И, если прищуриться как следует, можно заметить и очертания сказочных богатырей, которых в душе у каждого алтайца живет больше, чем мышей в его аиле!

Ыныбас старался не смотреть на Чейне и держался конем несколько поодаль. Чего боялся? Нечаянного прикосновения, которое разбудит в нем мужчину? Но, видать, не этого боялся Ыныбас - его грызли какие-то мысли и тревоги, которые он, похоже, и вез ее мужу в подарок. Но какие могут быть мысли без трубки? Чейне уже вторую закурила, предложила своему попутчику, но тот только головой мотнул:

- Не хочу.

Странным и каким-то чужим стал Ыныбас за последний год. Раньше и шутил, и смеялся, и играл с ней, как с младшей сестрой, не стесняясь зорких глаз старшего брата, ее мужа. Тогда он и от пиалы араки не отказывался, и трубку из ее губ принимал охотно. А сейчас он даже стал чем-то похож на Учура - так же плотно сомкнуты губы, отрешенно смотрят на мир большие серые глаза, спутались редкие волосы на подбородке. Что с ним? Какие кермесы терзают его душу?

- Твой муж никуда не собирался ехать в эти дни? - неожиданно спросил Ыныбас. Спросил так громко и напряженно, что Чейне невольно вздрогнула от его голоса. - А может, к нему кто приезжал?

- Нет, он мне ничего не говорил. У Учура был.

- Он что, поссорился с Учуром?

- Кажется, нет. Просто дела не ладятся у молодого кама.

- Так дураку и надо! - усмехнулся Ыныбас и непривычно виновато попросил: - Дай трубку из твоих губ, Чейне. Плохо думается в дороге без трубки, а своей не обзавелся.

- Могу свою тебе отдать насовсем. Да, алтайцы любую дорогу измеряют песней и трубкой. Чем веселее песня - тем короче путь. Еще он короче, если во рту медленно тлеет трубка и текут спокойные и неторопливые мысли. Многое успеет алтаец обдумать за свою дорогу, а когда приедет на место, сядет к огню, то и говорить ему уже не о чем. Потому и молчат больше у очага, чем разговаривают!

Ыныбас попросил трубку у Чейне, хотя только что сказал ей: не хочу. Значит, не очень веселые мысли у брата мужа, если дорога в три трубки кажется ему необычайно длинной и тоскливой? А может, просто устал от своих дорог, хочет есть и спать? Почему же тогда не остался в аиле племянника, не дождался, когда Учур приедет с камлания, не помог Барагаа и ее девочке?

Можно и спросить, о чем сейчас думает Ыныбас, да неудобно: мысли всегда принадлежат одному человеку, как и его слова. Она и так держит себя с ним слишком уж свободно! Будь он построже и постарше - ни за что бы не вытерпел, не простил ей и обязательно нажаловался мужу! Да и не годится женщине вмешиваться в дела мужчины, тем более - в его думы! Если даже они и о ней самой...

Чейне потихоньку замурлыкала себе под нос, а потом и запела. Пела она о Сынару, при появлении которой сами собой распускаются цветы, смеется солнце, радостно и звонко поют птицы. У каждого мужчины в жизни должна быть своя Сынару, и каждая женщина должна стараться быть на нее похожей...