Белый ферзь

И еще… неувязочка. Будь все так, старшему научному сотруднику мало бы не показалось. Будь все так, Инна назвала бы Святослава Михайловича Лозовских сыскарям (и назвала!). И не для спихивания ответственности: это не я, это все он! А исключительно из беспокойства за судьбу вышеназванного друга детства-юности: случилось что-то необратимое и непоправимое, если друг детства-юности не явился к подвалам, зная, что там – она! Ищите-ищите, запрашивайте морги-больницы! Она-то уже худо-бедно нашлась… ну, замерзла, конечно, ну, на грани обморока, конечно… а он?! Вообще жив ли?! Кто – он? Лозовских Святослав Михайлович. Телефоны какие-нибудь есть? Да, домашний… И уж точно местные сыскари не ограничились бы корректным: «Инна Валентиновна просила передать, чтобы вы ее больше никогда не беспокоили!». Раскрутили бы на полную катушку сообщника московской неприкасаемой особы. Раз особа настолько московская, настолько неприкасаемая – бог с ней! Но этот-то живчик – на-аш, питерский, еще как прикасаемый! Справьтесь в семьдесят девятом отделе милиции Центрального района. Кстати, этот отдел – в переулке Крылова, аккурат напротив арки, ведущей из «метропольно»-библиотечного двора. Не с умыслом ли профе-ессор выдал себя за лицо кавказской национальности, чтоб ночью отвлекать на себя внимание дежурной смены, пока воры из арки по переулку к своей машине спешили с добычей?! А, профе-ессор?! Бред, значит? Ну-ну. Иного ничего не скажешь? Ска-ажешь, живчик, ска-ажешь!

И еще… неувязочка. «Этика японцев», залитая рыжей кровью. И все окрест в четвертом отсеке, забрызганное той же рыжей кровью. Предположить, что сыскари обнаружили Инну не у дверей и не по шороху, а, движимые рвением следопытов, углубились в недра подвалов, – можно. Предположить, что в гнетущей темноте замкнутого пространства, рассекаемого острыми лучами фонариков, нервы в любой миг сдадут, и милиционер, похоронивший дюжину сослуживцев, жертв выстрелов из темноты, пальнет на движение и ответный луч (у Инны – тоже фонарик, «Энерджайзер»), – можно. И легкое ранение – вполне возможно. И… тяжелое. Даже… с летальным исходом. Даже следы можно замести, когда впоследствии выяснится, кого именно сгоряча пристрелили сыскари в подвале. Бывали случаи, когда менты, опомнившись: «Ой! Чего- то мы не того сделали!», скоренько прятали концы в воду: «Мы и не делали ничего!». И сходило с рук. Но! Следы заметались основательно. Рыжая кровь была бы замыта еще до того, как порыжела и запеклась. Или после, когда порыжела и запеклась, – тут-то и выяснилось – надо заметать, вы хоть представляете, в кого угодили?! Но заметать и заметать. А никто не удосужился. Колчин, такое впечатление, стал первым после ТОЙ ночи, спустившимся в подвал не просто окинуть общим взглядом, но искать. Часы, к слову, он отыскал. Те, что Инна потеряла здесь же, по словам Лозовских. Дешевенькие пластмассовые, но исправные. Просто завод кончился. Всяческие криминальные штучки на сей раз не проходят – мол, ага, они остановились тогда, когда!.. Просто завод кончился. Они могли тикать еще почти до полудня следующего за ТОЙ ночью дня… Что и сделали. На них остановилось: 11.47. То ли в полночь, то ли в полдень… Часики тоже не лежали бы здесь, заметай менты следы. Мда-а…

Так что первая версия состоятельна только для Лозовских, который не в курсе…

Теперь вторая версия. Колчин чуть-чуть в курсе… Это ведь он был обездвижен на «девятке» Ильяса, когда они с Сатдретдиновым попали в «коробочку» из двух «байеров» на трассе из Шереметьево-2 («Кублановский, имеющий в личном автопарке два бронированных БМВ, укрепленных итальянской фирмой Fontauto»). Это ведь его придержали в пути, дабы успеть понатыкать «жучков» – и в квартире, и в «мазде»…

Итак, вторая версия.

Да, так совпало, что воры-интеллектуалы навострились в сектор редких рукописей именно в ночь вынужденного затворничества Инны. Вероятно, Инна действительно потеряла счет времени вместе с часами. Но что-то слишком до-о-олго нет и нет Лозовских. Вероятно, действительно промерзла. А еще вероятней и что может быть естественней – нужда заставила стучаться в дверь… малая нужда. На холодке оно нестерпимей. Но орошать КНИЖНЫЕ завалы- развалы, присев на корточки, – извините, нет. (Астроном Тихо Браге, чьим именем назван один из кратеров на Луне, как известно, скончался на званом обеде у короля – приспичило, но выйти по этикету никак, а напустить в штаны – тем более никак… Прекрасная смерть!). Вероятно, Инна все же попыталась самостоятельно открыть дверь. Колотись в нее хоть до кровавых мозолей! Однако! Однако в ночной тиши любой шорох громче выстрела. И кублановцы уже вовсю шуровали в секторе редких рукописей. Кто у них там стоял на стреме, в отделе эстампов, кто вслушивался – не суть. Кто-то да был. Чу?! Чу!

Нет, не охрана с поста. До обхода еще добрых сорок минут (или сколько там?). Но шорох-стук посторонний. Бросить все и дай бог ноги? А как же триста миллионов?! Да и шорох-стук не приближается (но и не отдаляется, блин! не прекращается! так недолго и внимание охраны привлечь!).