Белый камень

Теперь братья доподлинно знали, как все происходит. Монах, в обязанности которого входило принимать паломников, заходил за настоятелем сразу по их приезде; аббат тотчас спускался во двор для мирян, чтобы поприветствовать вновь прибывших. В пятницу Бенжамен предусмотрительно закончил работу пораньше. Обычно группы прибывали где-то в четверть шестого, но он хотел быть уверенным, что не пропустит момент, когда отец Антоний покинет кабинет. Молодой человек тихонько стоял в глубине коридора, откуда была видна дверь. Ждать пришлось недолго. Ровно в семнадцать часов семнадцать минут за настоятелем пришли, и тот, как обычно, оставил дверь отпертой. Послушник положил ключ на место и стал терпеливо ожидать возвращения аббата.

— Тридцать семь минут! Этого должно хватить! — воскликнул большой монах.

Заговорщики встретились в тот же вечер, чтобы обсудить результаты, и брат Бенедикт явно был удовлетворен. Времени оказалось даже больше, чем требовалось. Только одно темное пятнышко омрачало картину: его новости были не такими приятными.

— Предупреждаю, нам придется начать действовать раньше, чем мы предполагали. Конечно, очень хотелось бы разузнать все поточнее, но имеется одно весьма неприятное обстоятельство. Сегодня мне удалось заглянуть в расписание паломнических групп. Еще через неделю группа приедет, но потом… Ближайшая будет только через два месяца! Понимаете, о чем я? Если мы не хотим потерять слишком много времени, а я не намерен его разбазаривать, следует предпринять нашу вылазку уже в следующую пятницу.

Бенжамен был захвачен врасплох, если не сказать испуган. Такая перспектива ему вовсе не улыбалась. Возможно, сегодня отец Антоний слишком задержался, и не было никакой гарантии, что в следующий раз приветствие займет у него столько же времени.

Чего стоят эти тридцать семь минут, если их не с чем сравнить?

Брат Бенедикт, заметив, что энтузиазм юноши тает на глазах, попытался его успокоить:

— Если мы будем благоразумно рассчитывать на тридцать минут, это даст нам некий запас прочности, ведь так?

Молодой человек, которого это замечание нисколько не убедило, поморщился. Слово «благоразумно» звучало так фальшиво! Это было сущее безумие, и разум не имел к происходящему никакого отношения.

— Послушайте! — строго сказал брат Бенедикт. — Мне тоже не нравится спешка, не хочу вас заставлять, но необходимо принять хоть какое-то решение. С моей точки зрения, попробовать можно. И теперь моя очередь предупредить вас: вне зависимости от вашего выбора я все равно туда пойду.

С этого и надо было начинать. Послушник, задетый за живое, тут же позабыл о своих страхах и сомнениях.

— Хорошо-хорошо! Я пойду с вами. Но обещайте, что это будет двадцать пять минут! Мне не хочется оставаться в аду дольше.

Голос его звучал твердо, а легкая улыбка смягчила резкость тона.

Это был добрый знак.

В следующую пятницу брат Бенедикт в назначенный час постучался в дверь архива. Монахи прошли по коридору над трапезной и встали на углу того крыла, что вело в кабинет настоятеля. Самое подходящее место. Обычно в этот час здесь никого не бывало. Они на это и рассчитывали: если бы кто-нибудь застал их прячущимися в темноте, то авантюра закончилась бы, не начавшись.

Но все было спокойно.

Время текло медленно, хотя вскоре оно понесется с удвоенной скоростью.

«Всегда одно и то же», — подумал послушник.

Тот, кто должен был зайти за настоятелем, задерживался. Но вскоре наши приятели услышали шаги, а потом и увидели, как монах бегом бежит к кабинету. Запыхавшись, тот постучал и почти тотчас вышел вместе с настоятелем.

Настоятель совсем уже было собрался запереть дверь, но, видимо, вспомнил о послушнике.

В семнадцать часов двадцать четыре минуты путь был свободен.

Бенжамен двинулся первым. Заговорщики не торопясь шли по бесконечно длинному коридору на приличном расстоянии друг от друга. Однако по мере приближения к цели оба ускорили шаг и вторую половину пути преодолели бегом.

Брат Бенедикт чуть не проскочил мимо кабинета, больно стукнувшись о косяк двери, открытой его спутником. Приглушенный звук удара издали можно было принять за шум захлопнувшейся двери.

Большой монах выругался на свои сандалии, которые подвели его на повороте, и вошел в комнату, встреченный мрачным взглядом молодого сообщника.

Можно было бы быть и поосторожнее.

Не переводя дыхание и позабыв о вскочившей на лбу шишке, брат Бенедикт прошел вперед. Послушник последовал за ним, пересек прохладный полутемный кабинет и без всяких осложнений добрался до занавеси, отгораживающей то, что когда-то было полноценной кельей.

Монах не ошибся. Маленькая темная комнатка была завалена тысячью пыльных предметов, которые скопили здесь двадцать последних аббатов, откладывая уборку на потом. Слева у стены громоздились старые разорванные коробки, а чуть дальше, за сваленными в кучу ящиками, виднелся узкий матрас, лежавший прямо на полу.