Белый хрен в конопляном поле

— Ваше величество, ничего они не завершат! — воскликнул Ироня. — Ведь страшное оружие Примордиаля остается при нем! Более того, с годами оно будет только совершенствоваться! Мы ведь до сих пор не знаем его природы! Мы и опомниться не успеем, как эти черные огненосные трубы начнут изрыгать погибель под стенами Плезира! Вот почему Чизбург ведет себя столь самоуверенно и беспечно, что даже не пытается нас добить! Уйти сейчас — значит только отложить неизбежный крах.

— Вы предлагаете предпринять еще один штурм? — осклабился мессир Гофре. — Не сомневаюсь, милейший Йорн, что ваши бывшие хозяева в рогатые шлемах именно так и поступили бы. То-то ярлы Севера так до сих пор и не удосужились создать единую державу. Мое мнение: нужно отправляться домой сегодня же. Соберем всех бонжурских магов, свезем в один каземат и предложим под страхом смерти создать подобное оружие. Вы не поверите, господа, каким источником вдохновения служит для высоких умов обыкновенный застенок!

Тут на совете установилась такая печальная тишина, что стало слышно, как кружатся над нетронутой едой мухи да шмыгает носом на печи маленькая дурочка с лицом старушки.

— Дайте мне три дня, ваше величество, — сказал наконец капитан Ларусс. — И вы увидите, что хоронить рыцарство еще рано. Я положу Чизбург к вашим ногам — или погибну с честью.

— Как же вы намерены это сделать? — спросил король.

— Еще не знаю, — честно сказал сын шорника. — Но я пойду туда и сделаю все, что нужно.

— А каким образом вы проникнете за городские ворота, капитан? — вмешался мессир Гофре. — Переоденетесь угольщиком или булочником? Даже дети узнают в вас воина. Более того — уж лицо-то капитана Ларусса врагам знакомо, вы его никуда не спрячете!

— Спрячу, — сказал Стремглав. — Тот, кто приходит наниматься в палачи, загодя скрывает свое лицо под маской. А эта должность в Чизбурге нынче, с моей помощью, свободна, и сильно сомневаюсь, чтобы на нее нашлось много охотников даже среди тамошней сволочи.

Снова вернулась тишина. Пистон Девятый раздумывал, то и дело теребя пострадавший родовой признак.

— Даст ли враг нам эти три дня? — сказал король. — Скоро нас начнут разыскивать по лесам…

— Все равно вы раньше не соберете всех уцелевших.

— Так-то оно так, — вздохнул бонжурский владыка. — Но вдруг от вас сразу потребуют исполнить свой палаческий долг, и под вашим топором окажется шея вчерашнего соратника? Да и считаться рыцарем после этого вы не сможете…

— Простите, государь, — сказал Ироня. — Разве истинный рыцарь не должен пожертвовать тем, что для него дороже всего на свете, ради спасения нашего дела?

— Нам навязали новые правила, — печально молвил король, — и мы вынуждены играть по этим правилам… Ступайте, капитан Ларусс, и совершите все, что в ваших силах. Я верю в ваш успех, потому что сейчас верить больше не во что. Не тревожьтесь о рыцарском звании — оно сохранится за вами в любом случае. А если же, вопреки здравому смыслу и всем законам военного искусства, мы победим, я обязуюсь перед всеми дать вам столько солдат для вашего столь же безумного плана воцариться в Посконии, сколько понадобится. Господа, давайте проводим нашего героя.

Все с удовольствием вышли на вольный воздух, и никто не видел, как маленькая дурочка, покинув печь, ловко вылезла в окошко и побежала, перебирая косолапыми ножками, по неприметной лесной тропинке в сторону Чизбурга.

Замечено, что окольные тропинки всегда бывают короче прямоезжей дороги.

Даже если по тропинке бежит не маленькая девочка, а пожилой карлик-соглядатай.

ГЛАВА 16, 

состоящая в основном из картинок и подписей к ним

… О падении Чизбурга спето, рассказано и написано немало.

Самыми правдивыми почему-то считаются иллюстрированные мемуары прославленного воителя бастарда Полироля, продиктованные им на склоне лет, когда достойнейший бастард уже окончательно выжил из ума. К сожалению, это свойственно многим мемуаристам.

Всякий, кто благоговейно брал в руки сей труд, выдержавший множество изданий, никогда уж не забудет чудесных ярких картинок, изобилующих блеском лат, языками пламени, искаженными в боевой ярости лицами героев, молодецкими замахами, ударами копий, шестоперов, боевых топоров. Да и обычные пинки и затрещины, щедро раздаваемые воинами направо и налево, впечатляют.

Вряд ли когда-нибудь узнаем мы имя того, кто начертал с помощью тончайших колонковых кистей и сарацинских красок, замешанных на меду, все перипетии великого события. Иные говорят, что это был юный и безвестный еще Клавио Мольберто, иные приписывают шедевр неспанцу Эль Глюко.

Сам бастард Полироль, блюдя свое с трудом и скандалом полученное рыцарское звание, ничего, конечно, не писал.

Мало того, в мемуарах, озаглавленных «Во славу Бонжурии милой, или Повесть пламенных лет» читатель вообще не найдет привычных строк, начертанных лиловыми и горькими чернилами рукой искусного каллиграфа добрым шрифтом типа «Плезирский косоположенный».