Белый хрен в конопляном поле

Тут Терентий и понял, что наступил коренной перелом в братских отношениях. Он такого перелома ждал, только не думал, что все случится так скоро.

— Пойдем, а потом бате напишешь, он ее для тебя выкупит… Ведь полцарства дают, не бесприданница какая…

— Не пойду! Хоть режь!

И действительно сел рядом с балаганом, да так крепко, что сразу видно — конем не сдвинуть.

Терентий почесал малиновый гребень и пошел на конный двор искать дона Кабальо.

Дон Кабальо, хоть и несколько подустал от жеребячьей работы, выслушал Терентия очень внимательно.

— Признаться, не ждал я от вас, дон Парфенио, столь крепкой братской любви. Но теперь вижу, что грубость ваша была показной и, по вашему мнению, выглядела мужественностью. А влюбленность дона Леонсио мне и подавно понятна! Когда же и влюбляться, если не в этом возрасте!

— Что будем делать? — Терентий был явно смущен. — Не оставлять же размазню здесь, где с ним может случиться все что угодно?

Дон Кабальо фыркнул.

— Как всякий алхимик, я разбираюсь и в ремесле стеклодува, — сказал он. — Каким бы крепким ни казалось стекло, на нем всегда имеется одна особая точка. Достаточно легонько щелкнуть по ней — и все. Иногда стекло буквально рассыпается в пыль…

— Найди же такую точку, дяденька конь! — взмолился Терентий.

— Изволь, — сказал дон Кабальо, и принц под уздцы повел его к балагану «Поцелуй принцессу».

— С конями и собаками не велено! — вразнобой заорали бородатые детки, пытаясь остановить обоих.

— Дорогу барону фон дер Блюменфельду! — прогудел дон Кабальо.

— За коня двойную плату! — запоздало крикнул старшой.

Дон Кабальо, очутившись в шатре, внимательно оглядел гроб, что-то прикинул большим конским глазом, а потом и шарахнул по стеклу передним копытом. Хорошо еще, что искомая точка не пришлась против лица спящей красавицы.

Стекло ахнуло и рассыпалось. Терентий немедленно припал к губам спящей девушки.

Она не дрогнула.

— Ее, наверное, не целовать надо, а что покрепче, — проворчал принц и, забыв о конспирации, заорал: — Тихон! Тихон! Где тебя носит?

Дон Кабальо тем временем молча отгонял от гроба бородатых детей. Самого младшего он просто-напросто смел хвостом. Конских копыт странные детки явно боялись.

Бедный Тихон уже ходил вокруг балагана с метлой и ведерком; ушлые детки мигом захомутали его в работу — за еду и за возможность время от времени лицезреть любимую.

Терентий потащил его за руку к открытому гробу.

— Целуй, пока не проснется!

— Братец, мне страшно! — сказал Тихон. — Я ведь еще никогда…

— Вот именно! — воскликнул дон Кабальо. — Именно такой юноша и должен ее поцеловать! Я вспомнил, я читал!

Тихон осторожно, едва-едва коснулся губ спящей и сразу же отпрянул: глаза девушки открылись!

И столько гнева и негодования было в этих глазах!

Ну, первой красавицей ее назвать было трудно, но в любой толпе глаз понимающего мужчины отметил бы именно ее. Столько в ней огня было, словно вся жизнь, что скопилась за годы, проведенные в хрустальном гробу, запросилась в дело.

Платье неопределенного цвета от первого же движения немедленно поползло по швам. Тихон стыдливо отвернулся, а Терентий радостно выпялился.

Девушка, не обращая внимания на некоторый беспорядок в одежде, ловко покинула гроб, подбоченилась и вопросительно поглядела на притихших бородатых детей. Темные волосы ее при этом рассыпались и скрыли многочисленные прорехи на платье.

— Ну, чего смотришь? — спросил, наконец, старший ребенок. — Ну, истощился наш рудник, а жить-то надо? Ты одна, а нам семерым прокорм нужен, одежда, то, се…

— Не в том дело, Себастьян, — очень мягко сказала девушка, но братьям показалось, что зашипела змея. — Дело-то не в том. Приходил ли ко гробу мой нареченный жених — принц Кавтирант Белолицый?

Тихон и Терентий свистнули, а дон Кабальо удивленно заржал.

За то время, покуда принцесса спала в своем хрустальном гробу, Кавтирант из Белолицего успел стать Багрянорожим, из принца — императором Эбистоса, помереть, не оставив наследников, а сама империя успела распасться на множество государств, образующих нынешнюю Агенориду.

Словом, прошло лет четыреста, если не больше.

— Приходил, — кое-как выдавил старшой, ковыряя башмаком осколки стекла.

— И что?

— Как все… Поколотился-поколотился, плюнул да и прочь пошел — некогда мне, говорит, из-за полуцарства здесь время терять, когда меня большие дела ждут…

— И вы, значит…

— Нет! — запротестовал старшой. — Первые лет триста мы честно выдерживали условие злой мачехи.

— Надеюсь, она тоже мертва? — поинтересовалась девушка.

Старшой отвел глаза.

— Как же, помрет она, — сказал он. — Рассыпается на ходу, но власть держит крепко…

— Погоди-ка, — сказала принцесса. — Ты говоришь, триста лет? Я спала триста лет?

— Чуть побольше, — деликатно молвил старшой.

— Четыреста пятьдесят шесть, — уточнил ученый дон Кабальо.

Он ожидал, что принцесса, услышав страшное известие, тут же грохнется в обморок и придется бежать к аптекарю. Но принцесса сказала:

— Милый рыцарь… э-э, как ваше имя?

Дон Кабальо замялся.

— Это не рыцарь, — сказал честный Тихон.