Белый хрен в конопляном поле

— Братья мои арестанты, у меня большой опыт покидания тюрем и застенков. Расскажите, чем располагаете вы на воле, и я представлю вам наилучший план побега, который только можно вообразить…

ГЛАВА 30,

в которой встречаются старые знакомые, а советник бонжурского короля говорит страшные слова

— Должен отметить, что ваш бонжурский превосходен, граф, — сказал Пистон Девятый. — Но что-то не припомню вас среди посконских студентов Академии — или вы обучались в другом месте?

— В другом, ваше величество, — сказал Ироня. — Это было давным-давно на берегу Вороньего фьорда… И учителем моим были вы, сир!

Бонжурский король прищурился — не помогло.

— Зрение никуда, — сказал он. — А очки… Король в очках — это зрелище не для слабодушных. Но вот на память я не жалуюсь и прекрасно помню дни своей бурной молодости. На берегу Вороньего фьорда мы подобрали жалкого мальчишку-горбуна… У него была еще одна примета — он хохотал, когда смотрел в огонь.

— Время все правит, ваше величество, — сказал Ироня. — И горбы, и болезни, и судьбы. Все верно. Просто посконская медицина намного опередила бонжурскую, — приврал он.

— Мон блин, сходство несомненное, — сказал Пистон Девятый. — Но каким же образом…

— Самым чудесным, сир, — сказал Ироня. — Наука выросла из древней магии, но не отменила ее. Это я, я собственной персоной, и я передаю вам самый горячий привет от капитана Ларусса. Я прислан им сюда инкогнито, чтобы приглядывать за принцами.

— За принцами? — удивился король. — Да ведь Кадрильяк доложил мне, что сыновья Стремглава Первого отправились куда-то в Буддистан! Мои блин, что это я о делах? Вина!

Он подошел поближе и обнял Ироню. Теперь Пистон едва доставал бывшему горбуну до плеча.

— Мессир Гофре, старина, вы узнаете нашего маленького Эйрона?

Мессир Гофре находился уже в таком возрасте, когда узнают всех — или не узнают никого.

— Только вот, к сожалению, наш старый друг изволил прибыть сюда как шпион, под чужим именем, — пожаловался король.

— Повесить, — беззаботно посоветовал мессир Гофре.

— Это всегда успеется, — сказал Пистон. — Но принцы? Где принцы? Где ребята моего доброго Ларусса?

— В тюрьме, — сказал Ироня. — Вместе с остальными студентами Академии.

— А что делать?! — рявкнул король Бонжурии. — Ведь на меня полез с ножом именно студент! Во всяком случае, на нем была студенческая мантия. И посконские принцы, конечно, тоже инкогнито?

— Конечно, ваше величество, — сказал Ироня и пояснил насчет выпоротого Хомы Хроноложца.

— Я, право, надеялся, что хотя бы в Посконии этого проходимца прикончат, — вздохнул Пистон и снова заорал: — И это в то время, когда город кишит эльфийскими шпионами! Когда мертвые встают из могил и нахально вербуют других мертвецов! Когда по всей Агенориде шастают огромные армии немых воинов! Вы! И сыновья моего лучшего друга! Инкогнито! Как шпионы! Мон блин, неужели в этом мире не осталось хотя бы капли доверия? Боевого, солдатского, братского? Или короли уже не солдаты?

— Вестимо, солдаты, сир, — поклонился Ироня. — Только ссучившиеся. Посол Кадрильяк, к примеру, никаких подобных сведений не доводил до моего государя.

— Еще бы он доводил! Это же секретные сведения… А где были глаза у ваших разведчиков?

— Наши разведчики присматривали за живыми, сир.

— Вот и доприсматривались! Знаете, кто командует этими безмолвными черными ратями? Каналья Кренотен, вот кто! И при нем еще какой-то молодой колдун — исчадие руин Чизбурга! Впрочем, никаких руин там уже нет. Проклятый Чизбург стоит, словно мы его и не штурмовали…

— Никто не мог ожидать, что так окрепнет старая магия, ваше величество, — проскрипел мессир Гофре. — Мы больше следили за наукой…

— За наукой… Будь она проклята, ваша наука! Что она дала человечеству? Водку она ему дала, полный рот словесной белиберды она ему дала да еще несбыточные надежды! Теперь хорошего мага днем с огнем не сыщешь — и, заметьте, без всяких костров! Перевелись! Обзавелись учеными степенями! Работать разучились! Обыкновенного приворотного зелья ваша наука не в состоянии изготовить — разве что одноразового действия.

— Вы же сами утверждали, ваше величество, что наступили новые времена, — заступился за старого советника Ироня. — Что рыцарству конец, и все такое…

— Утверждал, — сказал король. — Молод был и глуп, хотел казаться хитрым и коварным. Ах, надо было держаться за рыцарские идеалы руками и зубами! Тогда хоть что-нибудь да осталось бы. Теперь же любой подлец может прямо у себя на гербе так и написать: «Подлец», и разъезжать с этим гербом повсюду, и повсюду будут его принимать… У меня наследник растет — того и гляди, что сам зарежет, материнская школа, неталийские интриги… О, как бездарно растратил я все эти годы! Надеюсь, у моего друга сыновья хотя бы не злоумышляют противу отца?

— Да нет, они славные парни, — сказал Ироня. — Умишка бы им еще…

— А может, и не надо никакого умишка, — сказал король и осушил кубок. — Пока не было в нас умишка, были мы люди и герои, а нынче… — и сплюнул.

— Вот оно, разлагающее посконское влияние, — не удержался Ироня.