Белый клык

In advance of the dogs, on wide snowshoes, toiled a man.	Впереди собак на широких лыжах с трудом ступал человек.
At the rear of the sled toiled a second man.	За санями шел второй.
On the sled, in the box, lay a third man whose toil was over,-a man whom the Wild had conquered and beaten down until he would never move nor struggle again.	На санях, в ящике, лежал третий, для которого с земными трудами было покончено, ибо Северная глушь одолела, сломила его, так что он не мог больше ни двигаться, ни бороться.
It is not the way of the Wild to like movement.	Северная глушь не любит движения.
Life is an offence to it, for life is movement; and the Wild aims always to destroy movement.	Она ополчается на жизнь, ибо жизнь есть движение, а Северная глушь стремится остановить все то, что движется.
It freezes the water to prevent it running to the sea; it drives the sap out of the trees till they are frozen to their mighty hearts; and most ferociously and terribly of all does the Wild harry and crush into submission man-man who is the most restless of life, ever in revolt against the dictum that all movement must in the end come to the cessation of movement.	Она замораживает воду, чтобы задержать ее бег к морю; она высасывает соки из дерева, и его могучее сердце коченеет от стужи; но с особенной яростью и жестокостью Северная глушь ломает упорство человека, потому что человек -- самое мятежное существо в мире, потому что человек всегда восстает против ее воли, согласно которой всякое движение в конце концов должно прекратиться.
But at front and rear, unawed and indomitable, toiled the two men who were not yet dead.	И все-таки впереди и сзади саней шли два бесстрашных и непокорных человека, еще не расставшиеся с жизнью.
Their bodies were covered with fur and soft-tanned leather.	Их одежда была сшита из меха и мягкой дубленой кожи.
Eyelashes and cheeks and lips were so coated with the crystals from their frozen breath that their faces were not discernible.	Ресницы, щеки и губы у них так обледенели от застывающего на воздухе дыхания, что под ледяной коркой не было видно лица.
This gave them the seeming of ghostly masques, undertakers in a spectral world at the funeral of some ghost.	Это придавало им вид каких-то призрачных масок, могильщиков из потустороннего мира, совершающих погребение призрака.
But under it all they were men, penetrating the land of desolation and mockery and silence, puny adventurers bent on colossal adventure, pitting themselves against the might of a world as remote and alien and pulseless as the abysses of space.	Но это были не призрачные маски, а люди, проникшие в страну скорби, насмешки и безмолвия, смельчаки, вложившие все свои жалкие силы в дерзкий замысел и задумавшие потягаться с могуществом мира, столь же далекого, пустынного и чуждого им, как и необъятное пространство космоса.
They travelled on without speech, saving their breath for the work of their bodies.	Они шли молча, сберегая дыхание для ходьбы.
On every side was the silence, pressing upon them with a tangible presence.	Почти осязаемое безмолвие окружало их со всех сторон.
It affected their minds as the many atmospheres of deep water affect the body of the diver.	Оно давило на разум, как вода на большой глубине давит на тело водолаза.
It crushed them with the weight of unending vastness and unalterable decree.	Оно угнетало безграничностью и непреложностью своего закона.