Белый крестик

Квартира постепенно пустела, но Инсаров совершенно не опасался, что нужный ему человек тоже уйдёт. Гумилёву передали, ради чего явился сюда совсем не характерный для поэтических салонов посетитель. И хоть поэт оказался каким-то образом связан с очень грязным, кровавым делом — Пётр Дмитриевич прекрасно понимал, что уклоняться от разговора тот не станет.

Ясное дело, что сам этот человек — знаменитый путешественник, выдающийся поэт, прекрасный военный — преступником являться едва ли может. В чём-то подобном следователь его почти не подозревал. Но это совершенно не означало, что предстоящий разговор сложится просто. Наверняка у Гумилёва есть тайны, которые он непременно попытается скрыть. Может, и не по злому умыслу, но Инсарову сведения необходимы. Так или иначе.

Других-то зацепок у следствия практически нет. Ох, сколь непросто найти кого-то в таком городе, как теперешний Петроград! Огромном, пёстром городе. Увы, но уже давно чрезвычайно сильно криминализированном. Инсаров превосходно помнил облавы 1910 года: тогда, после убийства солдата у Народного Дома, чаша терпения властей оказалась переполнена. Уличные банды травили собаками, как на настоящей охоте. Схватили самого Ваську Чёрного и многих других… Петербург порядочно очистили всего за несколько дней. Пусть грубой силой, с шумом и кровью, но очистили.

Тогда власти ещё были способны на что-то подобное. А что теперь? Два года прошло с собрания Международного союза криминалистов, и каковы же реальные плоды всего, что тогда обсуждалось — в присутствии и самого Инсарова, разумеется? Нет никаких результатов.

Петроград погружался в хаос. Конечно, прежде всего виновата в этом была война — а не Инсаров с его коллегами. Опытными или же молодыми — но талантливыми. Они-то делали всё, что могли, но увы: сама империя очевидно трещала по швам. Что уж тут говорить о правопорядке…

— …Пётр Дмитриевич?

Кажется, к нему обратились уже не в первый раз — но только теперь достучались. Инсаров встрепенулся.

— Да-да… простите. Я задумался. Позвольте представиться, Пётр Дми…

— Ах, давайте опустим. Мы ведь уже, можно сказать, знакомы?

Гумилёв улыбался. Он казался расслабленным, вполне доброжелательным. Совсем не походил на человека, скрывающего какую-то тайну. Никак не догадывается о цели визита следователя? И такое возможно.

— Прекрасные стихи, Николай Степанович. Наверное, моя похвала немного стоит: я ведь не любитель поэзии. Но мне понравилось то, как вы их читали.

— Благодарю. Но я далёк от мысли, что вы пришли сюда ради стихов. Нам нужно поговорить о чём-то другом, правда?

— Совершенно верно.

Поэт не выказал какого-то беспокойства по этому поводу. Он только отвернулся от собеседника — обратившись к той темноволосой женщине. Кроме них троих, никого больше в комнате не осталось. А за окном уже начинало понемногу темнеть.

— Дорогая, мне нужно поговорить с господином следователем. И я думаю, что это будет долгий разговор.

— Я поняла.

Ахматова оставила их наедине. За окном начал подвывать холодный осенний ветер, и даже стёкла немного задрожали.

— Пока мы не приступили к делу, Пётр Дмитриевич, я должен сделать одно: предложить вам выпить. Только прошу, не отказывайтесь, пусть вы и на службе. Могу поклясться, что ничего наверняка не знаю о цели вашего визита, однако…

Поэт на мгновение застыл возле круглого столика, уставленного весьма разнообразными бутылками и графинами — початыми, разумеется. Его взгляд упёрся в какую-то случайную точку, но был весьма осмысленным.

— …однако почему-то чувствую, что дело у вас ко мне очень непростое. При моём жизненном пути трудно было бы не развить интуицию. Уверен, вы понимаете это, как никто другой.

Инсаров, конечно же, понимал. Он не исследовал Африку и не бывал на войне; но в Петербурге случались вещи более диковинные, чем в самой тёмной африканской глуши. И не менее страшные, чем любых окопах, быть может. Именно Инсаров бывал тогда на передовой…

— Одним словом, Пётр Дмитриевич: вы водку будете?

— Водку?

Следователь даже немного приподнялся в кресле, оперевшись на подлокотники. Наверное, его брови должны были сейчас приподняться, а глаза — карий и голубой, чуть округлиться. На службе-то… как минимум, со свидетелем, если не хуже…

— Водку. — спокойно отвечал Гумилёв, не оборачиваясь. — Уверяю вас, очень приличная.

— Водку… — Инсаров расслабил руки, вновь опустившись на мягкую обивку. — Конечно буду.

Глава вторая: в которой Пётр Дмитриевич вспоминает, как началось дело

Начинать рассказ о той череде событий, что привела к встрече Инсарова с Гумилёвым, должно, как водится: с самого начала.

Это было совсем незадолго до поэтического вечера в салоне: до встречи с поэтом пройдёт всего лишь неделя. В тот осенний день, неожиданно тёплый и солнечный, Инсарова потревожили по незначительному на первый взгляд поводу.