Белый крестик

— Да-да… господин следователь… — фамилия молодого человека почему-то вылетела из головы. — Я осмотрю. А вы пока рассказывайте. Беру я дело под контроль, беру… куда же деваться.

Совершенно некуда. Если рассказ городовых не был байкой, то кому же ещё в Петрограде распутать подобное дело? Кто, если не Инсаров?

Глава третья: в которой Пётр Дмитриевич кое-что понимает о Николае Степановиче

Гумилёв нисколько не приукрасил: водка и правда была очень приличная. Вообще-то Пётр Дмитриевич пил очень мало. Не оттого, что ему это не нравилось: просто много лет назад, после гибели жены и ребёнка, едва удалось выбраться из совершенно отвратительного запоя. С тех пор следователь сделался осторожным с выпивкой.

Николай Степанович тоже пьяницу не напоминал, в отличие от многих поэтов. Да и вообще, на поэта он походил мало. Возможно, до фронта был другим — но теперь чувствовался в нём именно военный. Сразу ясно, что кресты-то не за красивые глаза дали. И тем более — не за стихи.

— Вы, Пётр Дмитриевич, не торопитесь?

Спешка, как говорил когда-то Инсарову отец, потребна только в одном случае: при ловле блох. В иных обстоятельствах суетиться не следует, а уж при работе следователя — не следует вдвойне. Так что нет, он нисколько не торопился.

— Я буду откровенен. — сильное заявление для свидетеля. — Не уверен полностью, однако всё же догадываюсь, по какому именно делу вы ко мне пришли. Могу ли я рассказать вам всё? Посмотрим. Но спешить не хочется. Вы, господин следователь, позволите сначала мне задать вам вопрос?

Гумилёв присел в кресло напротив Инсарова, а между ними поставил маленький табурет, на котором теперь располагался графин. Можно было сесть за большой стол, конечно; но это сделало бы разговор более формальным. Желай следователь подобного, он просто вызвал бы поэта в Департамент. Так что Бог с ним…

— Задавайте, конечно. Вы не на допросе, Николай Степанович: я пришёл для беседы. Она предполагает, так сказать, равенство.

— Хорошо. Вы человек довольно известный. Я не очень-то интересуюсь криминальными хрониками, но кто не слыхал об Инсарове? О вас, Пётр Дмитриевич, не только в газетах пишут: также ходят слухи. И я желал бы проверить один… говорят, вам часто приходилось сталкиваться с делами, скажем так… мистического свойства. Это правда?

— Да. — Инсаров не стал уточнять, что именно такое сейчас и расследует.

— Очень хорошо. Это значит, что вы правильно поймёте меня. Так сложилось: и я повидал на своём веку довольно странные вещи. Такие, о которых и стихов писать не станешь! Вот за чаркой водки поговорить — это можно…

— Это было в Африке?

— Там всё, пожалуй, началось.

— Расскажите.

Петру Дмитриевичу действительно было интересно. Волей-неволей потустороннее давно сделалось для него важной сферой интересов. Можно сказать, одной из профессиональных. Сколько странных дел он раскрыл? И ещё больше — пытался расследовать, ведь удача улыбалась не всегда. Отчего бы не послушать?

— Во время своей первой экспедиции в Абиссинию я только слышал всякие байки… Может, что-то и видел сам, но не могу поручиться, что при этом пребывал в трезвом рассудке. Совсем иное дело — моя вторая экспедиция. В особенности всё, что случилось после Харара, куда я пришёл с караваном. Африка и прежде казалась загадочной, но когда я попал в Шейх-Гуссейн… это было уже другое.

Что-то о Хараре и Шейх-Гуссейне Инсаров смутно припоминал. Откуда? Ах, да: те самые подчинённые, что зачитывались стихами. Определённо, эти названия в поэзии Гумилёва фигурировали. Конкретных строчек следователь, конечно, не вспомнил бы.

— Я приукрасил город в своих стихах, безусловно. Ну, какой там «тропический Рим»? По сути это даже и не город. Скорее деревенька… но очень необычная. И там живёт необычный человек: по имени Аба-Муда. Вот его-то я описал в точности. Огромный жирный негр, с головы до ног увешанный драгоценностями… человек с глазами Кого-то очень старого и очень мудрого. А может, даже «Чего-то». Не человека, одним словом. Он колдун. Пророк. Нечто за пределами нашего понимания… Аба-Муда тепло меня встретил. Мы обменялись подарками, хотя в стихах я написал лишь о том, который сам ему преподнёс.

О, эти-то строчки даже засели в голове Инсарова. «Я бельгийский ему подарил пистолет и портрет своего государя». Пистолет и в этом деле играл большую роль. Правда, не бельгийский…

— Потом я побывал в гробнице святого покровителя города. В неё нет нормального входа: лишь узкий лаз. В который даже мне, худощавому, невозможно было протиснуться одетым. Согласно местному преданию, лишь чистый душой человек способен забраться в гробницу и благополучно вернуться оттуда. Грешник же неизбежно застрянет и погибнет в страшных мучениях.

— Позвольте угадать: вы всё-таки выбрались?