Белый ниндзя

— В смысле Тао-Тао, — ответил Канзацу.

— Но какое отношение я могу иметь к Тао-Тао? — спросил Николас.

Вместо ответа Канзацу сказал:

— ДОРОКУДЗАЙ захочет получить изумруды. Где они?

— В надежном месте, — ответил Николас.

— Они не с тобой?

— Нет. Будучи белым ниндзя, я вряд ли смог бы обеспечить их сохранность.

Канзацу кивнул, помолчал немного и наконец сказал:

— Теперь ты здесь немного освоился, так что мы можем начать. — На нем была черная хлопчатобумажная куртка, которую он носил во время тренировок в додзе. — Помнишь, я посылал тебя в Кумамото много лет назад? Ты тогда думал, что мне хотелось столкнуть тебя с Сайго. Полагаю, ты и сейчас находишься в этом заблуждении. Ты тогда был совсем мальчиком. Очень способным, но не умеющим полностью оценить собственные способности. Мы так много раз потом разговаривали об этом.

— Почему Вы все время говорите, что все это происходило много раз? — не выдержал Николас. — Это только сейчас происходит, причем в первый раз. Время сейчас настоящее, не прошедшее.

— Время, — объяснил Канзацу, — подобно океану. В нем есть приливы и отливы, подводные течения и водовороты. Все эти движения создают некоторую периодичность повторения явлений, распространяющихся, как круги по воде.

— У Вас довольно странная концепция времени.

— Отнюдь, — возразил Канзацу. — Это твоя концепция времени странная. А впрочем, что ожидать от человека, который до сих пор видит разницу между жизнью и смертью? Чтобы отделаться от этой иллюзии, надо вспомнить Десять Быков, символизирующих десять стадий развития знаний, согласно философии Дзен. Помнишь, что это такое?

— Конечно. Человек начинает с того, что ищет повсюду своего быка, наконец находит его, ловит, усмиряет и, въезжает на нем в город, обнаруживает, что бык на самом деле никогда не существовал сам по себе, будучи только частью его самого — частью потерянной и запутавшейся в противоречиях.

— Тебе это ничего не напоминает, Николас? — спросил Канзацу.

— Да вроде бы ничего, — ответил Николас.

Канзацу снял с плиты чайник и наполнил чашки гостя и свою. Это был горьковатый, темно-красный чай из Северного Китая. Знатоки и любители чая называют его «Красным Драконом».

— Послушай меня, Николас, — сказал Канзацу. — Я посылал тебя в Кумамото зимой 1963 года искать своего быка.

— Но вместо этого я встретил Сайго, и он побил меня.

Канзацу кивнул.

— Да, и этим он побил и меня. Так и должно было произойти. Через месяц я навсегда покинул Токио и пришел сюда, чтобы пройти три последних стадии — быть забытым.

— Я никогда не забывал Вас, сэнсэй.

— Знаю. И поэтому ты здесь.

— Как я уже говорил, я теперь «Широ Ниндзя», — сказал Николас. — Я пришел к Черному Жандарму искать тропу спасения. Я думал, что сэнсэй, обучавший Акико волшебству, поможет мне. Это был единственный тандзян, о котором мне было известно. Но, придя к нему, я нашел его мертвым. С него с живого содрали кожу в его собственном замке на Асамских горах. Там я узнал, что у тандзяна был брат по имени Генши.

— Знаю, — сказал Канзацу. — Я и есть Генши, брат Киоки. Ты меня знаешь под именем Канзацу. У меня много имен.

— Вы... — Николас даже поперхнулся, — Вы — тандзян?

— Прежде чем я отвечу на этот вопрос, ты должен понять, что твой дух потерял свободу. Страх гонит тебя с места на место. И твоя душа потеряла способность различать добро и зло.

— Да, я знаю, — признался Николас. — Я в плену у самого себя. «Широ ниндзя».

— "Широ ниндзя", — повторил Канзацу. — Ты стал белым ниндзя только потому, что ты спрятал свою сущность от самого себя. Ты все еще ищешь своего быка, Николас, не догадываясь о том, что бык этот не существует.

— Что Вы этим хотите сказать?

— Вспомни зиму 1963 года, Николас, — сказал Канзацу. — Вспомни Кумамото, где твой кузен Сайго побил тебя и отнял у тебя твою возлюбленную, Йокио.

— Ну и что? Что было, то прошло.

— Опять твоя мысль сбивается на быка, которого нет, — терпеливо сказал Канзацу.

— Не понимаю Вас, — устало сказал Николас.

— Вижу, что не понимаешь, — откликнулся сэнсэй. — Ты еще не набрался сил. Усни опять.

— ...Я заблудился, сэнсэй, — сказал Николас, просыпаясь.

— Пойдем, — сказал Канзацу, — на воле к тебе вернутся силы.

— Я так рад, что Вы опять со мной и указываете мне путь, — сказал Николас, натягивая сапоги и завязывая капюшон штормовки.

— Твой дух все еще в плену, — сказал Канзацу, выводя его из хижины. — Никто не сможет указать тебе путь.

— Уже ночь, — удивился Николас.

— Ты проспал всю ночь и весь день... На этот раз тебе снился Черный Жандарм?

— Нет, — ответил Николас с ощущением, что сэнсэй уже знает, что он ему сейчас скажет. — Мне снилось поле пшеницы. Я что-то искал, не помню что. Наткнулся на следы, оставленные на влажной, черной земле. Я наклонился, чтобы рассмотреть их, и они заговорили со мной. Их голос был мелодичным, как песнь ночной птицы. А потом и пшеница, и влажная земля исчезли, и я вновь оказался в замке Киоки, под аркой в виде полумесяца.

— Ты не помнишь, что сказал голос?

— Не помню.

— Может, это был голос моего брата?