Белый сайгак

— Совсем не звучит. Даже вот столечко не звучит. — Бийке показала кончик мизинца, потушила свет. Но от лампочки, что горела за окном, в комнате все равно было светло. — Отвернись, я разденусь.

— Не отвернусь, не отвернусь!

— Ненормальный какой-то…

— Да, да, я ненормальный Ризван. Совсем ненормальный Ризван. — Горец не мог унять свою радость, сам не узнавал себя. — Ничего у меня нет, у меня только ты есть.

— Отвернись.

— Зачем? Я всю тебя уже видел, я все видел, я знаю, где у тебя какая родинка…

— Поздравляю. Если ты видел меня один раз, так думаешь, я буду демонстрировать себя каждый день? Во-первых, нечестно подглядывать. Кроме того, я очень устала и хочу спать.

— Я тоже. Что я говорю? Я не устал, ни чуточки не устал, и спать мне не хочется. И тебе я не дам спать!

— Тогда я пойду к хозяйке.

— Нет, нет, спи здесь!

— А что бы ты делал, если бы не встретил меня? — Бийке быстро разделась и юркнула под простыню.

— Искал бы тебя.

— Но ты же не знал бы, кого искать.

— Все равно искал бы тебя.

— Смешно.

Неправда, неправда, что Бийке оставалась равнодушной и безразличной к юноше. Она только удивлялась самой себе, как это она так легко согласилась остаться ночью наедине с незнакомым до этого дня парнем. И не чувствовала никакого страха. Молодые люди уже не мыслили с этой ночи своей судьбы друг без друга.

— Вовсе не смешно. Я не хочу спать. Разреши, я сяду рядом с тобой…

— Не разрешу…

— Но я буду только смотреть на тебя.

— Не хочу, не хочу!

— Хорошо. Я отсюда буду смотреть. — И он, не раздеваясь, уселся на тахту.

Неизвестно, сомкнул ли кто-нибудь из них глаз в эту ночь. Едва ли. Горец то смущенно молчал, то возбужденно говорил. Говорила и Бийке. Как вы уже догадались, любезные мои, это была дочь почтенного Уразбая и его жены-кумычки. В ту ночь молодые люди много узнали друг о друге. Они говорили без конца, говорили, перебивая друг друга, чтобы заглушить те чувства и желания, которые все сильнее овладевали ими и звали их. С Бийке так еще никто никогда не разговаривал.

Да, в этот день и в эту ночь сын чабана из далекого горного аула, молодой зоотехник Ризван был пленен и покорен ногайской девушкой Бийке. Они захотели встретиться еще раз, потом еще, и вот они лежат на широкой тахте, в белой постели, в полусвете зеленого ночника в крепких объятиях друг у друга. Загорелые их тела сильны и гибки. На гладкой мускулистой спине парня выступили капельки пота, словно роса в предутренний час на бархатистом листке травы. Девичья рука скользит вверх по спине, стирая росу, затем растопыренные пальцы, как гребешок, входят в плотные курчавые волосы юноши, давят на затылок, прижимают голову к себе, и вот уже рука слабнет, соскальзывает с затылка, бессильно застывает на простыне.

— Ты плачешь, Бийке?

— Нет, что ты…

— А глаза мокрые.

— Это я от радости, от счастья. Я люблю тебя.

— Не говори этих слов, я знаю.

— Я не могу не говорить. Что чувствую, то и говорю.

— Я хочу пить.

— А я не хочу, чтобы ты вставал. Ты уйдешь. Встретишь другую у заброшенного артезиана.

— Другой такой нет, и не хочу.

— То-то же. Ты мой, и никому я тебя не отдам. И никуда я тебя не отпущу, ты останешься здесь, в степи…

— Завтра снимаются отсюда отары овец. Мне надо ехать в горы.

— Нет! — звонко крикнула Бийке. — Нет, никогда! Я не отпущу тебя в горы!

— Почему?

— Я говорю серьезно, — нахмурилась Бийке. — В старину одна черноокая горянка по имени Бахтина своей красотой пленила нашего полководца Ногая, увела в горы, и больше не видели его в степи. С тех пор горы прокляты ногайцами…

— Ты хочешь мне отомстить за своего предка?

— Да. Я, дочь стеней, говорю: тебе нет возврата в горы, ты не вернешься туда, как Ногай не вернулся в степь.

— Когда ты хмуришься, нравишься мне еще больше.

— Ты не хочешь понять меня. Я с тобой говорю очень серьезно, — отстранилась она от Ризвана.

— Но, милая, это невозможно.

— Тогда все! Что же ты, клялся мне, а теперь?! — Она вскакивает с постели, вырывается из его объятий. — Что глядишь? Ненасытные твои глаза…

Со дня их первой встречи она стала еще лучше, так расцвела, что порой даже страшно становилось ему: а вдруг ее умыкнут или изменит она ему?

— Не насмотрелся еще! Ну и смотри. Вот я. Если уедешь, если бросишь меня, знай, долго не дадут мне по тебе тосковать.

Ризван удивился, что Бийке словно прочитала его мысли. Но он-то не мог прочитать ее остальных мыслей, он не знал, что она невеста и скоро должна выйти замуж за сына Эсманбета и недавно был дома разговор. Бийке почему-то не воспротивилась родным, и как-то само собой получилось, что она покорно смолчала. Она и сама не сознавала всей серьезности положения.

— Ты говорила отцу с матерью, что любишь меня и выйдешь за меня замуж? — спросил вдруг Ризван.

— Ничего я никому не говорила.

— Я же тебя просил.

— Если ты пообещаешь мне навсегда остаться в степи, тогда я им скажу. Для меня это вопрос принципа. — Бийке как будто надулась и принялась причесывать волосы.

— Но я же вернусь в сентябре. К концу сентября.

— Боюсь, что тогда будет поздно.