Белый шаман

— Поздравляю, — с такой же счастливой улыбкой вмешался Зубрицкий. Странные люди, буквально только что кололи меня на кражу, а теперь счастливы за меня же, потому что непутевый сынок Императора решил обратить на меня внимание. Наверное, я никогда не пойму эти местные сословные заморочки. И главное граф затаился. А ведь все эти поклоны, благодарности, расшаркивания по его части. Хотя может он на всех Императоров и их детей обижен после того, как его собственный монарх, которому он верой и правдой служил, траванул, вот и решил свое «фи» таким образом выразить.

— И еще, господин Уколов, — продолжил Костромин, — Его Высокопревосходительство Герман Августович Тобизен, приказали выяснить, не нуждаетесь ли в чем либо, поручено оказать Вам всяческую помощь и поддержку, — хотя весь вид полицейского просто кричал о том, что лучше бы я ни в чем не нуждался.

— Так это вы меня три часа тут поддерживали⁈ — саркастически хмыкнул я, не удержавшись от шпильки.

— Мы выполняли свой служебный долг, Дмитрий Никитич! — вздернул подбородок Костромин.

— Ладно, Аполлинарий Антонович, не обижайтесь. Просто поставьте себя на мое место. Неприятно, знаете ли, оказаться в камере с уголовниками, а потом попасть на допрос, не имея за собой никакой вины.

— Dura lex, sed lex[i], Дмитрий Никитич. Да и на счет уголовников, — он хитро улыбнулся, — Боюсь, это не Вы с ними оказались, а они с Вами.

Глупо бы было думать, что надзиратели не доложат начальству о конфликте в камере.

— Что поделать, не люблю я их. Сами понимаете, имею веские причины.

Костромин серьезно кивнул:

— Понимаю. И сочувствую Вашему горю, — он посмотрел мне в глаза, — Действительно сочувствую. И, Дмитрий Никитич, — полицейский теребит меня за подвернутый, чтобы не было видно засохшей крови, рукав рубашки, — Пожалуйста, прошу Вас, воздержитесь от опрометчивых поступков. Мы сами найдем сбежавших каторжан. Не берите грех на душу.

А вот этого я обещать не могу и не хочу. Криво улыбнувшись, пожимаю плечами:

— Я подумаю, над Вашими словами. А лучше, просто найдите их раньше меня.

Аполлинарий Антонович осуждающе качает головой, но ничего по этому поводу больше не говорит:

— Так, что мне сказать Его Высокопревосходительству?

— Да я даже не знаю, — пожимаю плечами. Правда, что мне от него может понадобиться? Деньги просить за спасение брата-казака пошло и мерзко. Награду какую, так дали бы, если бы посчитали достойным. С документами… Тут мне Ефтин подсуропил. Если бы не поручительство казаков, можно было бы попросить посодействовать с их получением. А сейчас, уже не поймут такого. Да и что я по большому счету всполошился? Можно же получить паспорт или что тут нынче его заменяет, а в казачье сословие не верстаться. Вроде из казаков в мещане перевестись вполне возможно. Правда, потом бородатые и руки не подадут. Ладно, эти проблемы буду решать по мере их возникновения. Сначала с Ефтиным, Володей, да казаками переговорить надо. — Так сразу и не скажу. А знаете, Аполлинарий Антонович, я был бы очень признателен, если бы губернатор рассмотрел возможность выкупа мною земель, где меня тюйкулы подобрали и выходили. Там могила жены и сына, там я, хоть и не долго, был счастлив.

— Я передам Ваше пожелание Герману Августовичу. Покажете на карте, какие земли хотите выкупить. Если не кабинетные, думаю, вполне возможно будет решить этот вопрос.

— Благодарю Вас, — слегка кланяюсь, получаю такие же поклоны в ответ, прям разительные перемены, по сравнению с началом нашей увлекательной беседы, — Теперь, надеюсь, я могу быть свободен. Хотелось бы, знаете ли, помыться, после Вашего гостеприимства, Иннокентий Петрович. Сменить одежду, — пристав вспыхивает краской. Ничего, потерпит. Имею право, между прочим.

— Да, конечно, Дмитрий Никитич, — за Зубрицкого отвечает Костромин, — Еще раз приношу Вам официальные извинения от губернского полицейского управления. И не затягивайте с отъездом. За нарушение паспортного устава предусмотрена уголовная ответственность.

— Благодарю, за напоминание. А теперь все же разрешите откланяться.

— Всего доброго, Дмитрий Никитич.

— Всего доброго, господа, — особых обид на полицейских у меня не было, они действительно выполняли свою работу. Но осадочек, как говорится, все равно остался. Уже на пороге меня окликнули:

— Господин Уколов, — обернувшись, вижу, как Зубрицкий достает из-под стола сверток с саблей и кинжалом, зачем-то прихваченными городовым при моем задержании, — Это кажется Ваше? — улыбается полицейский. Подхожу, забираю, отодвинув тряпицу, смотрю на оружие. Пристава слегка перекашивает. А как ты хотел? Доверяй, но проверяй! И, вообще, полицейский, есть полицейский. Такое оружие держать под столом! Пошло! И оскорбительно! Кажется, я даже физически чувствую обиду, исходящую от клинков. Ничего, потерпи̒те, родные. Немножко разгребемся с делами и потанцуем, мне тоже понравилось. Хм, и правда, успокоились.