Белый Тигр

Судя по поношенной одежде, вряд ли всю эту роскошь они себе берут. Они, как и мы с Рамом Парсадом, — слуги, их прислали хозяева. После восьми вечера в уик-энд здесь настоящее побоище, да и сейчас мне приходится потолкаться, чтобы пропихнуть Рама Парсада к прилавку. Рам Парсад надрывается:

Черного пса! Бутылку!

«Черный пес»», или «Black Dog», — самое дорогое виски в магазине. Аист с сыновьями пьют только его. 

Рам Парсад бережно принимает бутылку, я прокладываю ему обратный путь через толпу — только в эти минуты мы с ним действуем заодно. 

По дороге домой Рам Парсад непременно останавливается и вынимает бутылку из картонного футляра.  Он говорит, для проверки, не обманули ли его в магазине, но, по-моему, врет. Ему просто приятно подержать в руках стеклянный сосуд, наполненный дорогущим благородным напитком, будто он его себе купил. Налюбовавшись, он прячет бутылку обратно в картонку и шествует домой, а я тащусь следом, и золотистая жидкость так и плещется у меня перед глазами.

Ночью Рам Парсад похрапывает у себя на кровати, а я лежу на полу, подложив под голову руки, гляжу в потолок и думаю о том, какие разные у Аиста сыновья.

Просто день и ночь.

Мукеш-сэр невелик собой, некрасив, смугл и проницателен. Насквозь тебя видит. Домашние прозвали его Мангуст. Он женат уже несколько лет, скромница-жена, родив ему двух сыновей, как и положено, растолстела. Телосложением Мангуст совсем не походит на отца, зато унаследовал отцовский ум и хватку. Устроишь себе секундную передышку — сразу орет:

— Шофер! Что околачиваешься без дела? Помой машину!

— Уже помыл, сэр.

— Тогда бери метлу и подметай двор. 

Мистер Ашок телосложение унаследовал от отца — высокий, широкоплечий, осанистый, сразу видно, хозяйский сынок. По вечерам они с женой играли во дворе в бадминтон. Я на нее так и таращился: ведь на ней были брюки! А мне еще не доводилось видеть женщину в брюках — в кино разве что! Ну просто одна из многочисленных американских диковин, вывезенных мистером Ашоком из Нью-Йорка, вроде забавного акцента или фруктового лосьона после бритья.

Как-то раз Рам Парсад и раскосый непалец перемывали косточки хозяевам, а я подслушивал. 

— Она ведь из другой касты, слыхал? Она христианка.

— Да ты что!

— Точно!

— И он на ней женился?

— Они поженились в Америке. Стоит нам, индийцам, попасть туда — все, касты побоку, — сказал непалец. — Старик был категорически против. Да и ее родня тоже не очень обрадовалась. 

— Так как же они поженились-то?

Непалец уставился на меня:

— Подслушиваешь?

— Нет, сэр!

* * *

Однажды утром в комнату водителей постучали. Я вышел. У двери стояла Пинки-мадам с двумя ракетками в руке.

Одна ракетка предназначалась мне. 

Во дворе меж двух столбов была натянута сетка; хозяйка встала по одну сторону, я — по другую. Она ударила по волану, он высоко взлетел и упал к моим ногам.

— Эй! Шевелись! Отбивай!

— Простите, мадам. Приношу свои извинения. 

В бадминтон я играл впервые в жизни. Стукнул ракеткой по волану и угодил прямо в сетку. 

— Да, толку с тебя никакого. Где другой шофер, как там его?

Рам Парсад был тут как тут. Уж он-то неплохо умел играть.

Я смотрел, как четко он подает, как отбивает удар за ударом, и внутри у меня все кипело. 

Существует ли ненависть, сравнимая с ненавистью слуги номер два к слуге номер один? 

Да, мы жили в одной комнате, но ни единым словом не перекинулись, ни тебе «Привет, как дела», ни «Как поживает твоя матушка?». Всю ночь от него исходил жар — я знал, что даже во сне он поносит меня последними словами и призывает проклятия на мою голову. Каждое утро он начинал с того, что кланялся картинкам, изображающим шестерых богов, бормотал «Ом, Ом, Ом» и при этом искоса поглядывал на меня, как бы говоря: «А ты чего не молишься? Наксалит, да?»

Однажды вечером я отправился на базар, купил полдюжины самых дешевых фигурок, представлявших Ханумана и Раму, принес домой и поставил у нас в комнате. Богов у нас теперь было поровну, и мы усердно молились своим божествам каждое утро.  Охранник-непалец был с Рамом Парсадом не разлей вода. Врывается как-то к нам и бух на пол большой пластиковый таз.

— Собачек любишь, деревенщина?

И зубы скалит.

В доме жили два шпица — Куддли и Пуддли, так их звали. По разумению богатых, их собачкам следует прислуживать, будто людям, и холить, и лелеять, и выгуливать, и даже мыть! Угадайте, кому выпало мыть барбосов? Я становился на колени, и намыливал шавок, и взбивал пену, и как следует промывал им шерсть, и вытирал, и сушил феном. Потом брал псов на поводок и отправлялся на прогулку. Хожу с собаками по двору, а этот наш непальский король сидит где-нибудь в тенечке и орет-распоряжается:

— Не дергай за поводок! Они не тебе чета! Совсем других денег стоят!

Закончу с Куддли и Пуддли, понюхаю руки —дряблой кожей не пахнет! Псиной зато разит. 

Как-то раз мистер Ашок зашел ко мне в гости. В нашу, то есть, комнату. В дверях ему пришлось нагнуться: проем был рассчитан на коротышек-слуг, не на здоровяка вроде него. Зашел, принюхался, подозрительно оглядел потолок...

— Какой ужас, — говорит.