Белый ворон

Графиня вспыхнула и сама отняла руку, что было верхом невоспитанности. Государь только рассмеялся и подарил ей ласковый взгляд. «Плешивый ловелас!» — возмутился в душе Михаил. Ему и в голову не приходило, что отныне он постоянно будет испытывать ревность. Его скромная застенчивая жена вдруг превратилась в предмет общего интереса, ухаживаний и самого живого внимания мужской половины двора. Пока это было внове, и Лиза поначалу не понимала: что же в ней изменилось? А изменилось главное — она вышла замуж. И теперь волокитство за ней ни к чему не обязывало. Ещё вчера фрейлину Браницкую мало кто замечал. Сегодня у графини Воронцовой появилась стая неотвязных поклонников, самым опасным среди которых был государь.

Он пригласил её на котильон, и Лиза не могла отказаться, хотя танцевать в её положении было делом непростым. Она с блеском справилась с задачей и хотела было поздравить себя, но бросила взгляд на хмурого Михаила и разом сникла. Потом, уже за ужином, Александр Павлович осмелился послать ей фрукты со своего стола, что было совсем уж неуместно, и граф начал очень нехорошо коситься на костяной ножик для разрезания яблок.

— Прекрати строить из себя Отелло, — очень серьёзно потребовала Лиза. — Мы сейчас уйдём, и все неприятности останутся здесь. Сколько я знаю государя, он ветрен и завтра будет волочиться за другой дамой.

Но она ошиблась. Подали кофе со сладким. Это был момент свободного общения, гости ходили между столами и подсаживались где хотели. Воронцова отвлекли. А император, улучив момент, занял место подле графини и взялся развлекать её беседой. Кто ему запретит? Александр Павлович, надо отдать должное, был отменно любезным кавалером и умел очаровывать. Такого блестящего разговора Лиза не слушала давно. Они обменялись впечатлениями о Вене, вспоминали Париж, оба ругали Лондон... Графиня и не заметила, как прониклась к императору доверием и внимала каждому его слову с искренним удовольствием.

— Приятный вечер, не правда ли? — спросил Александр. — Хотелось бы продолжить нашу беседу. Но, увы. Светские условности, против естественного человеческого общения. Я принёс вам одну безделицу.

Государь извлёк из кармана вчетверо сложенный лист, и Лиза увидела, что это прошение её мужа.

— Мне будет приятно, если вы сами подадите мне сию бумагу, скажем, послезавтра часу в четвёртом пополудни в Гатчине у павильона «Поленница», — и, увидев, как по лицу графини расплывается удивление, добавил: — Хорошенько подумайте, действительно ли вы хотите покидать двор и ехать в Одессу? Я ведь могу оставить вас здесь в качестве статс-дамы, а вашему супругу дать назначение.

Лиза покраснела и опустила глаза. При этом её взгляд упал на руки императора — маленькие ладони с выхоленными нежными перстами. Как у девушки, не привыкшей к шитью.

— Думаю, ваше величество понимает, как важно для моего мужа это место, — скороговоркой произнесла графиня. — Умоляю вас, не играйте подобными вещами. Сейчас вы имеете преданного слугу. Не испытывайте его верности.

Император ласково улыбнулся.

— Ну, раз вы так печётесь о судьбе супруга, то приходите за подписью. Я буду ждать.

Прозрачнее некуда. Лист остался у Лизы, и она поспешно засунула его в рукав. Что делать, графиня не знала. Всю дорогу домой Михаил ворчал на неё в карете, но она почти не слышала его. Что значили раздражённые колкости по сравнению с той угрозой, которая надвинулась на них сейчас? Если она не пойдёт, прошение не будет подписано. Если же пойдёт... Об этом лучше не думать. Муж бесится от одного ухаживания за ней. Но он бесится и от безделья. Что ему важнее? Ведь её падение не будет тайной. В этих тяжёлых мыслях Лиза легла спать, а утром встала мрачнее тучи. Обстановку немного разрядил приезд Бенкендорфа. Он ещё ни разу не был у Воронцовых после возвращения в Петербург. Все трое радовались, болтали про Италию, потом мужчины пошли в кабинет беседовать о своём. Наконец часа через два Александр Христофорыч нашёл её в зимнем саду.

— Ты почему как на иголках? — прямо спросил он. — Плохо себя чувствуешь? Боишься рожать? Глупости. Моя тоже тряслась. А выстрелила младенцем как из пушки. Поверь мне, не все женщины переживают адские боли. Главное, у вас с Мишей всё хорошо. Государь подпишет рескрипт, и вы поедете в Одессу — самый тёплый город в мире. Детям там будет хорошо...

Он осёкся, видя, что Лиза стала ещё мрачнее. Она вынула из кармана бумагу и протянула её гостю.

— Вот прошение. Государь его вернул.

Бенкендорф непонимающе боднул головой.

— То есть как? Я только что говорил с Михаилом. Он полон надежд.

— В том-то и дело, — оборвала его Лиза. — Кто-то питает надежды, а кто-то разрушает их. Его величество жаждет получить бумагу из моих рук. Тебе надо объяснять, что это значит?

У Шурки вырвалось короткое немецкое ругательство, смысла которого графиня не поняла, но, судя по тому, как сам Бенкендорф смутился, оно нелестно характеризовало императора.

— Я всё время спрашиваю у тебя, что мне делать, — невесело усмехнулась Лиза. — В прошлый раз ты дал мне прекрасный совет. Но сейчас...