Бен Гурион

«Пытки, голод, массовые убийства и газовые камеры повлекли за собой смерть более 6 миллионов евреев… До того, во время и после этого систематического истребления был грабеж, масштабы которого до сих пор не установлены… Никакая материальная компенсация не может покрыть это преступление чудовищных размеров. Как бы значительна ни была компенсация, она не заметит потерянных человеческих жизней, не сможет искупить страдания и муки мужчин, женщин, младенцев, стариков и детей. Но и после падения гитлеровского режима немецкий народ продолжает наслаждаться плодами резни и разбоя, ограблений и грабежей имущества уничтоженных евреев. Правительство Израиля чувствует себя обязанным потребовать от немецкого народа возврата украденного и похищенного. И пусть награбленное не принесет добра убийцам нашего народа!».

В это же самое время в нескольких сотнях метров от парламента перед толпой выступал Бегин. И насколько выступление Бен-Гуриона было взвешенным, настолько была утрирована речь Бегина:

«Когда вы стреляли в нас из пушек, я скомандовал: «Нет!». Сегодня я скомандую: «Да!». Жизнь или смерть — вот ставки в этом сражении… Сегодня еврейский премьер-министр готов объявить, что намерен отправиться в Германию для получения денег; что в обмен на финансовые выгоды он отдаст честь еврейского народа, тем самым отметив его вечной печатью позора… Нет ни одного немца, который бы не убивал наших родных. Каждый немец — нацист. Каждый немец — убийца. Аденауэр — убийца. Все его соратники — убийцы. И их искупление — только деньги, деньги, деньги. Эта гнусность будет совершена за несколько миллионов долларов».

Бегин возбуждает толпу самой бессовестной демагогией:

«Согласно только что полученным сведениям, господин Бен-Гурион выставил полицейские посты, вооружив их гранатами со слезоточивым газом, изготовленными в Германии, — тем самым газом, от которого задохнулись наши близкие». Он грозит развернуть кампанию жестокого сопротивления и заявляет, что он и его друзья готовы идти в «концентрационные лагеря и комнаты пыток. Свобода или смерть! Третьего не дано».