Берег мертвых незабудок

Эльтудинн молчал и почти не двигался, только его рука скользнула бегло в карман широкой легкой накидки. В Жу под вечер не было холодно, но укрыть руки и плечи хотелось от кровососущих насекомых, Вальин тоже кутался сейчас в плащ: твари были мелкими, омерзительными и прожорливыми. Эльтудинн что-то вытащил на свет и осторожно протянул ему. В маленькой темно-синей вещице Вальин с трудом узнал переднюю сторонку украшенного эмалью переплета. Когда-то на нем была и надпись.

– Сказки… ада, – все, что Вальин смог прочесть, но догадался без труда. – Сказки Людского Сада. – Он оглядел останки переплета со всех сторон. Судя по всему, книга когда-то была очень маленькой, с пол-ладони размером. – Была… при нем? На груди?

– Ты нашел моего младшего брата Ирдинна. – Эльтудинн открыл глаза, но смотрел он в небо. – Твои люди сказали мне, что он был в обмелевшем болоте, к югу.

– Да… – Вальин сглотнул и в очередной раз проклял себя за хворь, не давшую взять объяснения на себя. Он догадывался, в каких красках Арнст, никогда не отличавшийся деликатностью, тем более к врагам, мог расписать находку. – Да, и меня привели к нему какие-то искры, это было так странно похоже на колдовство…

Он не хотел говорить о скалившемся в небо черепе, не хотел говорить о слоях тины, покрывавших труп, тем более о том, что его явно кто-то успел погрызть, и не раз. Поэтому говорил об искрах, даже готов был признаться, что принял их за звезды.

– Почему ты?.. – Эльтудинн не закончил, но здесь был только один ответ.

– Я всегда помнил, что с тобой случилось. И… – может, не стоило признаваться в таком, но утаивать было бы глупее, – хотел помочь, если так случится. Потому что эти убийства ужасны. Потому что…

– Я благодарен от всего сердца, – шепнул Эльтудинн и опустил лицо на руки. – И Адинна. Она… он был ей дорог.

Жест дышал таким бессилием и отчаянием, что Вальин, хотевший было податься ближе и вернуть останки книги, опять замер. Ему сложно было представить Эльтудинна в подобной позе, сложно было вообразить, что плечи его могут так сутулиться, сложно было спросить себя, знал ли он прежде слезы и плачет ли теперь. Из них двоих сильнее всегда был он, или по крайней мере так казалось.

– Видимо, он увез эту книгу на удачу, – донеслось до него. Эльтудинн говорил глухо, но ровно. – Здесь была его любимая сказка. О матери в хрустальном гробу… в детстве он верил, что где-то спит и наша. А охраняют ее крокодилы.

Вальин улыбнулся, но тут же сердце его упало, а руки похолодели. Вспомнилось, как Эльтудинн слукавил, сказав, что сказка ему неизвестна. Вот почему. Он все-таки сел, подобрался ближе. Слова не шли, от этого брала досада. «Мне очень жаль» – вот и все. Но говорить так сухо и пусто, пусть даже ему правда было жаль, не хотелось.

– Он поехал спасать отца всего в пятнадцать… – Это не был вопрос, такую деталь Вальин помнил из рассказов Эльтудинна. – Это очень храбро.

– А я его не остановил, – эхом отозвался Эльтудинн. – Это очень глупо.

– Он сделал выбор… – бессмысленно начал Вальин, и Эльтудинн медленно поднял голову. Глаза его были сухими, но горели ярче недавней зари.

– Так же несчастливо, как все мы.

Здесь ответить было нечего. Вальин замолчал, а чужие глаза снова погасли. Кусая губы, он уставился опять на небо – все более темное, постепенно расцветавшее звездами. Он просто не знал, что делать и говорить, жалел об одном – что, болея, пропустил погребальный костер. И вспоминал: когда Эльтудинн обнял его в бреду, от темной, расшитой золотом одежды, кажется, пахло пеплом.

– Ненавижу короля, – сорвалось с губ. Эльтудинн горько усмехнулся.

– А мне вот очень даже нравится новый… оба новых.

Он снова шутил. Вальин поймал его разбитую улыбку, нашел даже силы ответить, но не успел: она погасла, погасла резко, и снова Эльтудинн спрятал лицо в ладонях. Они задрожали. И из-за них вырвался хриплый стон-вой, едва похожий на человеческий.

Он был всего один, тут же повисла тишина. Эльтудинн просто сидел, а его сведенные судорогой пальцы стискивали волосы, в которых там и тут виднелась проседь. Казалось, он молчал долго, но наконец Вальин услышал новый, непривычный, надломленный смех и шепот:

– А знаешь… все это время, глубоко внутри, я надеялся, что он где-то живой. Занят чем-то своим. Странствует, или стал следопытом, или пиратом, а может, потерял память и живет иную жизнь. И я пытался дать ему знать о себе. О семье. Всем, что делал. Всем…

Слова становились прерывистее, дрожь в руках сильнее. Снова Вальин услышал хрип, стон, шепчущий оклик: «Ирдинн…» – и наконец все в нем самом окончательно сломалось. Он сел вплотную и потянул врага, друга, заклятого союзника к себе, приклоняя его голову к своему плечу так же, как недавно, в начале круга, приклонял свою к его. Провел пальцами по жестким, как лозы, волосам. И удержал горькие слова: «Может, хорошо, что он не видит нового мира». Эльтудинн с его удивительной волей к жизни не желал слышать даже о его, Вальина, воле к смерти. Не стоило ранить его сильнее. И вместо этого Вальин, обнимая его второй рукой поперек спины, сказал: