Берег. Следы на песке

Я села на пуф и включила софиты над зеркалом. Некоторое время я смотрела на конверт, не решаясь достать письмо. Провела по нему рукой, несколько раз разгладила на коленке. Наконец, вынула сложенный вдвое листок бумаги и развернула его.

«Дорогая, любимая моя Юленька,

Вот и пришло время расставаться. Я проиграл и ухожу.

С тех пор как встретил тебя в Москве полтора года назад, я жил несбыточной мечтой, что однажды ты станешь моей. Мне нечего было предложить тебе кроме искренней любви и преданности. Я хотел просто быть с тобой, быть любимым тобой, прожить жизнь с тобой.  Увидеть, как вырастут наши дети, и дети наших детей. Я бы каждый вечер возвращался с работы домой, а ты стелила постель. Сутки напролет мы отдавали бы друг другу себя до капли. Все это я представлял долгими бессонными ночами, пока ты в нескольких шагах от меня дарила ласки и любовь Британцу. Он достоин тебя, вы замечательная пара. Но ты должна была стать моей, моей, моей… Я познал тебя самым постыдным образом, за что Бог меня еще покарает. Поцелуи, которые мне удалось украсть у тебя, останутся самыми сладкими и нежными моими воспоминаниями.

Прошлым летом, вечерами я загадывал, что вот сейчас, прощаясь с нами, ты улыбнешься последнему мне, а не Британцу. Выиграю в этом, будешь моей. Но, всякий раз уходя, ты улыбалась только ему. Он постоянно в поле твоего зрения. Я же, остался не у дел.

Ты отвоевала меня даже у смерти. Отвоевала, чтобы тут же бросить. Лишь на какое-то время я поверил, что чаша весов наклонилась в мою сторону.

А ты подсунула мне Стеллу, превратив жизнь в еще больший ад. Да, я виноват перед ней и перед своей дочерью.

У вас родился малыш, замечательный детеныш, полная копия Британца. И ты окончательно преобразилась. Вы стали единым, неделимым счастливым целым. У тебя все путем, и я рад этому.

Я ещё раз прошу у тебя прощение, за то, что тебе пришлось пережить из-за меня.

Если меня не убьют в Москве, я снова подамся в контрактники. Я так и не сказал тебе, что учился не на геолога, а на спеца. Потому и оставил тебя, мою звездочку, много лет назад нетронутой, выбрав войну. Я пережил там многое, и понял, как ошибся в своем выборе.

Прошу тебя позаботиться об Эми, как если бы это была твоя собственная дочь. Знаю, что ты не откажешь и не бросишь ее. Храни тебя Бог!

Пожалуйста, вспоминай меня. А я буду всегда знать, что где-то на берегах Туманного Альбиона живёт прекрасная леди Фаррелл, которая любит и помнит меня.

Вечно твой, Саня Громов»

Я перечитала дважды это письмо и спрятала его в ящик стола. Заныло под лопаткой, и я прилегла на кровать, часы показывали полночь. Слез больше не было. Роберт отложил книгу и с тревогой взглянул на меня.

– Тебе плохо?

– Да, – боль становилась невыносимой, – Грудь сдавило.

* * *

Саня

В Москве ливень стоял стеной, и самолёт несколько раз заходил на посадку. Самурай, чтобы поддержать друга, подготовил мне грандиозную встречу в аэропорту. Когда я увидел знакомые лица, распахнул объятия и пошел к друзьям. Решено было отпраздновать возвращение в родные края у меня на квартире. Я шутил, улыбался и даже кокетничал с симпатичной девчонкой, которая явно была здесь для того, чтобы развеять мою тоску. В багажнике джипа Самурая стояла батарея бутылок и одуряюще пахло колбасой. Три машины, обгоняя друг друга, направились к моему дому. Пока девушки готовили закуску, а пацаны курили на лестнице, я незаметно вышел в свою комнату, дёрнул бра за верёвочку и застыл перед Юлиным портретом. Взглянул на часы, в Лондоне полночь, поздновато, конечно. Я потянулся за телефоном, так захотелось услышать Юлин голос.

– Нельзя, – прошептал я, – Ради нее и Эми.

Прилёг на постель, не сводя глаз с изображения.

– Малой, где ты там застрял? – послышался с кухни бас Самурая. – Водка стынет, девочки скучают. Потом вещи разберешь.

Я хотел ответить, но сильно сдавило сердце.

– Юленька моя, – прошептал он и закрыл глаза, – Что же так больно-то? Что же так…

– Скорую, звоните в скорую! – голос Самурая рассыпался на осколки мозаики.

Сильные толчки в грудь я ощутил под звук сирены. Сердце вновь забилось с новой силой. Но для кого?

* * *

Джулия

Эдвард сидел у моей постели и следил за показаниями портативного кардиографа.

– Отпустил, называется, на один день, – ворчал Фаррелл-старший.  – Надо догадаться после всех потрясений еще письмом тебя добить. Роберт совсем порой берегов не видит. Человек многое может выдержать, но и у него есть порог, за которым обрывается жизнь в один момент. Звонил Самурай из Москвы. У Громова тоже прихватило сердце. Что интересно, тоже в полночь. Он и оттуда пытается тебя забрать у нас.

– С ним все в порядке? – внутри меня все перевернулось.

– Скорая откачала. Самурай звонил, уточнял его диагнозы после операции.

– Саня не забрать меня хотел, – я вспомнила его обжигающий прощальный поцелуй и прижала руку к губам. – Это оборвалась ниточка, когда-то давно связавшая нас.

– Очень хотелось бы на это надеяться, – Эдвард покачал головой и взял меня за руку.